Когда в августе прошлого года я брала интервью у Жени Беркович, наш разговор начался с обсуждения вечной привычки говорить про сегодня через вчера. Женя сказала: «Проблема не в памяти о прошлом и не в планах на будущее — проблема в том, что из этой конструкции всегда исключается настоящее. Максимум смелости, который может позволить себе театр, это сказать: «Ребята, сейчас как в тридцать седьмом году!» И зритель в зале будет сидеть и думать: «Да, да! Сейчас точно так же!» Но это невозможно считать никакой художественной мыслью».
Как мы в очередной раз убедились, разговоры про сегодня власть не любит — они проходят у нее по разряду оправдания терроризма. И нам для подобного разговора — простите, Женя! — снова придется обратиться к тому, что было вчера. Потому что еще вчера — много лет подряд — обо всем, что творится с Россией сегодня, предупреждала Нина Катерли.
Нина Катерли. Фото: википедия
Семья Катерли–Эфрос–Беркович литературна в нескольких поколениях: родители Нины Семеновны Катерли были журналистами и писателями; ее дочь, Елена Эфрос, — филолог, переводчик; Мария Беркович, сестра Жени, — писатель. Правозащитная деятельность, судя по всему, передается у них тоже по наследству, вместе с литературным талантом. В 2010 году у Нины Катерли вышел сборник публицистики «Делай что должно, и будь что будет» — срез ее основных правозащитных высказываний и одновременно наиболее наглядная история болезни страны.
Вообще говоря, основные диагнозы поставлены были раньше — в рассказах и повестях, которые принято относить к жанру «магического реализма». Эстетика и приемы этих произведений — наследники эстетики и приемов гоголевских «Петербургских повестей». Главный герой Катерли — тоже «маленький человек», только маленьким этого человека сделал большой Советский Союз.
Маленькие люди живут маленькие жизни в маленьких коммунальных квартирах маленьких дворов-колодцев, мечтают маленькие мечты, совершают маленькие поступки.
И истории у них маленькие — в основном рассказы, максимум повести. И то, что привязывает их к жизни, — тоже маленькое, незначительное: вроде кота в «Земле бедованной», сплавив которого, герой тут же умирает, или собаки в «Коллекции доктора Эмиля», которая оказывается единственной защитой и гарантом счастья. В подтексте этих маленьких историй живет огромное государство, из них состоящее, ими питающееся и привыкшее их не замечать. Видимо, абсурдные времена требуют формирования литературы абсурда — магический реализм является единственным адекватным ответом на неадекватную реальность.
В процессе изучения этой неадекватной реальности большого государства Катерли добавила к магическому реализму психологизм, а потом — прямую речь публицистики. И если обычно сборники публицистики имеет смысл читать только из педагогических соображений — вот как писать надо! — то статьи Катерли необходимо перечитать для того, чтобы понять, откуда растет спецоперационная риторика и как вообще она стала возможной.
Сборник «Делай что должно, и будь что будет» начинается с важнейшей для Катерли как для правозащитника статьи — с «Дороги к памятникам», опубликованной в 1988 году.
Статья — да и вообще первая глава «Антифашизм» — это последовательное, медицинское описание тяжелейшей социальной болезни, которую из инстинкта самосохранения лучше назвать «национал-патриотизмом».
Очень четко описываются симптомы болезни: шовинизм, ксенофобия, антисемитизм. Перечисляются первые признаки заболевания: национально-патриотический фронт с характерным названием «Память» (позже запрещенный в РФ. — Ред.) объявляет, что «вина за репрессии 20-х и 30-х годов, за голод и истребление крестьянства во время коллективизации, за разрушение памятников русской культуры и другие наши общие беды целиком лежит на «инородцах»: евреях, латышах и прочих «лицах некоренной национальности».
Потом — история про то, как в книжных магазинах и учебных заведениях прекрасно себя чувствует философия, проповедующая «абсолютную неспособность к социальной честности» национальных меньшинств. Потом — еще пара эпизодов недавней истории, которые теперь непечатны. В конце концов, после прочтения книги становится понятно, что: а) «власть у нас — на всех уровнях, начиная с рядового сотрудника милиции и кончая министрами, — не способна противостоять экстремизму. И при этом сама сплошь и рядом действует экстремистскими методами» и б) на роль врага попеременно назначают кого угодно: от еврея и цыгана до англосаксов. Меняется при этом только наименование.
«Кого в любом обществе чаще всего поражает вирус этой болезни? — задается вопросом Катерли. — Самых слабых. Тех, у кого понижен нравственный, культурный, интеллектуальный иммунитет. Короче, людей невежественных, с неразвитой душой и рабским сознанием. Потому что человек культурный, свободный, обладающий чувством собственного достоинства, никогда не унизится до того, чтобы обвинять в собственных бедах и неудачах или в несчастьях своего народа каких-то неведомых зловещих «чужаков» (в «чужаки» можно записать кого угодно!). А тут еще ставшая почти традиционной в годы культа, волюнтаризма, застоя и прочих бедствий привычка интенсивно искать «врага унутреннего». Сколько их уже было, этих лиходеев! Тут и «контра», и «враги народа», а равно и «пособники врагов», и «врачи-убийцы» — несть им числа».
Здесь вспоминается еще один рассказ Катерли — «Ырвщ». Суть там в том, что безграмотный дворник Кувалдин любит в свободное время выводить на листе закорючки — такой вид творчества. И вот однажды он увлекается, самозабвенно вырисовывает свои закорючки, и вдруг это замечают его коллеги. Листок отбирают, понять, что написано, не могут, сходятся на том, что это шифр, а Кувалдин — шпион, доносят в милицию.
«— Что я сделал? — совсем уже тихо спросил Сергей Фомич. — Объясните, пожалуйста.
— Нет уж, здесь объяснять будешь ты! — рубанул Вострецов, распаляясь. — А ну-ка скажи-ка, что все это значит? Пароль?
И он начал читать:
— «Впоуд па олквд атполифе итанк алв дапролд апр лды езс роду совплд вдайд лд иоакд ырвщ…» <…> Объясните-ка, задержанный, объясните при понятой, что такое означает «лд иоакд» и все прочее? В особенности «ырвщ»? Ох, не нравится мне этот «ырвщ»…
Итак, формулировка диагноза: социальная безответственность, отсутствие интеллектуального иммунитета, трусость — «общественное заболевание под названием «Память». Точнее, отсутствие этой памяти. Отсюда вечный поиск внутреннего врага: то еврея, устраивающего сионистский заговор, то англосакса, посягающего на святой русский мир, то театрального режиссера, оправдывающего терроризм. Повторяю: первая статья Катерли на эту тему вышла в 1988 году — не говорите, что нас не предупреждали.
Но закончим мы все же словами про сегодня. Обычно в конце колонки я ставлю цитату из тех книг, которые обсуждались в статье. Но в этот раз закончим другим. В том, августовском, интервью с Женей Беркович должна была выйти небольшая подборка ее стихов, которую мы тогда поставить не успели. Думаю, теперь самое время.
Стихи Жени Беркович
Евгения Беркович. Фото: википедия
***
Любите ли вы театр так, как его любят рыбы?
В каждом театре их много:
Огромные манты-глыбы,
И окуни, и средних размеров карпы,
И камбалы, плоские, как игральные карты,
И смешливые тропические рыбешки,
И всякая мелочь, какую не дашь и кошке.
Все они совершенно неповторимы:
Везде есть рыбы-массовка и рыбы-примы,
Есть рыба-помреж, с зубастой, но доброй пастью,
Есть жадная, хитрая рыба — зав. постановочной частью,
И в каждом театре есть Начальник Пожарной Безопасности Петр.
Осетр.
В костюмерке есть рыба-ремень,
В буфете есть рыба-капля…
Обычно они выплывают после спектакля,
Тянутся косяками откуда-то из подвала,
Когда протрубит им раковина-зазывала,
Когда в коридорах становится менее людно,
Плывут и глядят на двуногих, покидающих это судно,
Глядят, как распахивается сияющая утроба,
И стаи людей вытекают из гардероба.
А если некоторые остались лежать в подвале,
То они не умерли, их рыбы к себе позвали,
И там они все ныряют среди кораллов,
Гораздо живее некоторых генералов,
Рыбы им улыбаются с каждой коралловой ветки,
Вкусные водоросли им подают креветки,
А сверху ходят заслуженные и народные.
Холодные. Немые. Глубоководные.
***
Я всю жизнь занимаюсь театром,
И все, что меня волнует,
Это проблемы театра.
Вопросы его внутренней кухни,
Особенности творческого устройства,
Занятия голосом, речью, телом,
Вместимость зала,
И прочие разные свойства
Сцены,
цехов,
подвала,
И всей институции в целом.
Вот, например, если сделать в театре кухню,
То сколько получится в день накормить народу?
Ведь на всех не хватит шампанского
И бутербродов
С сыром.
Допустим, женщина,
Она поделится с сыном,
С бабушкой и с соседкой,
И с чьей-то голодной девочкой заодно.
Нет, одного бутерброда на всех не хватит,
К тому же
Удивительно,
Но
В этом буфете никто ни за что не платит.
А еще я помню, как нам говорили:
В театре удобными могут быть только кресла,
А все, что на сцене,
должно быть больным и колким,
Непонятным инертной массе.
И мне теперь интересно:
Тех, кто не вместится в зале,
Можно ли складывать, как реквизит, на полки?
Можно ли вешать на плечики в костюмерке?
Или в художке их склеивать, как коллажи?
Или вообще зацепить за станки в танцевальном классе?
Нет, там зеркала же,
Это нельзя,
Опасно.
А если на сцене все должно быть больным и колким,
Значит, нам нужен врач, медсестра, таблетки,
Бинты, иголки,
Но их тут нет,
Ведь это театр, а не больница,
Здесь нужно выйти,
С достоинством поклониться,
Не дождавшись конца оваций,
Забрать цветы и уйти,
И по пути
Домой
Не забыть разгримироваться.
Но если все лица здесь почему-то в белом,
А тела у всех почему-то в противно красном,
То на всех не хватит салфеток, бинтов и ваты,
И нет, гримеры тут, похоже, не виноваты.
Но если начать назавтра откапывать коридоры,
То там обнаружатся сами они, гримеры,
А если еще принять своевременно меры,
Из-под завалов выйдут радисты и костюмеры,
Артисты взбегут на сцену, реквизиторы встанут с полок,
И девочка в зале вытащит из головы осколок,
И бабушка рядом шикнет,
Поправит свою камею,
И театр начнется с вешалки.
И не закончится ею.
***
Бойтесь дары приносящих,
И бойтесь забравших.
Бойтесь и жизнь подаривших,
И смерти образчик
Вам показавших,
В подвале, на улице, в доме,
Бойтесь кричать о своей обескровленной доле,
Бойтесь шептать, потому что
Мы сами боимся.
Бойтесь делить, потому что
Мы сами двоимся.
Бойтесь мячей для детей
и мечей для «Азова»*,
Бойтесь всего,
Что приветно, победно, кирзово,
Бойтесь, молчите, мы с вами,
Мы тоже,
Мы тоже
Будем молчать,
Мы подхватим, поддержим, поможем.
Мы с вами будем единым
И фронтом, и строем.
Вы не откроете рот —
Ну и мы не откроем.
И передайте своим перепуганным детям:
Пусть не шумят,
Вы в подвале.
А мы не ответим.
* Организация признана террористической и запрещена в РФ.
