Двадцать шестого сентября, после двадцатилетнего перерыва, в Московском дворце молодежи состоялся концерт Алексея Иващенко и Георгия Васильева. Четырнадцатого октября фильм о концерте был размещен на YouTube и собрал уже под 800 тысяч просмотров. Для авторской песни сегодня это очень много.
Дуэт известных бардов продемонстрировал, как можно говорить о главном в эпоху, когда от Донецка до Николаева полыхает специальная военная операция. Спустя 35 лет, расставшись с советской идеологией и цензурой, на следующем витке исторического развития, Россия вновь входит в эпоху запретов. Идеология русского национализма, пришедшая на смену учению о коммунизме, утверждает цензурный надзор над несогласными.
Но миллионы людей в СССР превозмогли тоскливый официоз. Они слушали и пели неподцензурные песни, и поныне составляющие лучшую часть культурного наследия, созданного в эпоху политических преследований. Об этом опыте преодоления и уроках той эпохи мы сегодня беседуем с дуэтом «Иваси»: бесполезно бороться со свободным художественным творчеством, когда на смену магнитофонной ленте пришел интернет. Запреты обречены.
В.Ш.: Алексей Игоревич, когда вы первый раз Георгия Леонардовича увидели в жизни?
А.И.: Помню точно — 30 августа 1975 года. Помню, и как он выглядел, и во что был одет, и какую песню пел. Я в тот год поступил в МГУ, и нас, желторотых первокурсников, приветствовали в тот день на первом сборе нашего курса матерые второкурсники под руководством Георгия Леонардовича. Впрочем, он тогда еще не был…
Г.Л.: Леонардовичем.
А.И.: Ну не был он еще таким Леонардовичем, как сегодня. Но очевидно было, что он там главный среди второкурсников. Пел прекрасно. Мы тут же разговорились и согласились, что есть о чем вместе подумать. Вот скоро 50 лет будет, как думаем.
Г.Л.: Потом вместе сочиняли пьесы и музыку для студенческого музыкального театра.
А.И: А однажды мы увидели концерт Сергея Никитина, он в то время выступал квинтетом. Университет после этого буквально с ума сошел, все считали, что авторскую песню можно петь только так: три мальчика и две девочки. Поэтому у нас на факультете под руководством Георгия тоже организовался квинтет. Мне, кстати, в нем тогда даже на гитаре не доверяли играть. Потом он превратился в квартет, потом в трио и к концу 70-х годов наконец стал дуэтом.
В.Ш.: Вы ощущали себя частью обширного движения самодеятельной песни?
Г.Л.: Нет, в 70‒80-х годах мы себя вовсе не относили к авторской песне. Мы с ней до середины 80-х не пересекались, да и она нас не очень принимала.
А.И.: Да, это так. Хотя многих авторов того времени, ставших ныне классиками жанра, и их песни я очень любил и люблю.
Г.Л.: Мы с Алексеем играли совершенно в другом стиле.
Клубы самодеятельной песни нас за своих не принимали.
Но в 1986 году мы с Алексеем попали на Первый Всесоюзный фестиваль самодеятельной песни в Саратове и получили там Гран-при. После этого нас стали приглашать повсюду. И за следующие 15 лет мы дали сотни концертов.
В.Ш.: Но когда вы поступили в МГУ, самые известные песни того творческого движения в вашем интеллектуальном багаже уже лежали. Феномен КСП и авторской песни в более широком толковании понятия, возможно, имеет аналоги за рубежом, но масштаб и влияние на умы его был беспрецедентный. Почему это случилось именно в СССР?
А.И.: Вы правы, хотя это явление не столь уникально, как нам тогда казалось. В разных странах люди поют такие песни — песни, отличающиеся от официальной эстрады. Не так давно я был на фестивале авторской песни в Вильнюсе, где выступали авторы из Англии, Ирландии, США, Германии, Дании, Польши, Литвы, и каждый пел на своем языке! Пятьдесят лет назад мы этого не знали, конечно; нам казалось, что КСП — это только у нас!
Но мы чувствовали, что самодеятельная песня принципиально не похожа на то, что звучало по радио и из телевизора. И главное отличие — внутренняя свобода.
Это была песня свободных людей. В этом, мне кажется, причина ее беспрецедентного влияния на умы.
Концерт дуэта «Иваси»
Г.Л.: Абсолютно согласен. Самодеятельная песня не зависела от цензуры, карьерных соображений и гонораров. Ким был учителем, Визбор журналистом, Высоцкий актером.
А.И.: Никитин был физиком, Городницкий геологом…
Г.Л.: И во время, свободное от работы, которая давала им средства к существованию, они творили как хотели. Называлась эта песня самодеятельной, авторской, бардовской, но дух ее был порожден тем, о чем сказал Алексей.
В.Ш.: Песня «Звенигород» Шангина-Березовского и Сухарева написана еще в 1954 году, через год после смерти Сталина. Но основные события в развитии жанра происходили после ХХ съезда КПСС, во время политической оттепели. Почему же именно у нас это произошло?
Г.Л.: Это очевидно.
В то время в СССР, как нигде в мире, был массовый общественный запрос на свободу. Авторская песня предложила людям свободу, которой они так желали.
Позднее, когда свобода пришла в СМИ и публичную политику, этот запрос начал уменьшаться — появились новые сферы приложения сил, ранее недоступные. А в 60‒80-х годах, даже если песни были слабые, им прощали художественные недостатки: социальный посыл авторской песни был важнее.
В.Ш.: Песни свободы в буквальном смысле, как это понимают сегодня, это скорее песни протеста. А ведь почти все признанные шедевры самодеятельной песни были из области чистой лирики.
А.И.: Когда я учился во ВГИКе, руководитель нашей актерской мастерской Сергей Федорович Бондарчук часто упрекал нас, студентов, в «невнятности» наших учебных этюдов. Он говорил: «Вы играете так, что нужно отдельную табличку выносить, на которой написано, что вы имеете в виду в этом этюде, иначе зритель ничего не поймет! Но даже самая многословная табличка не сможет передать и сотой доли тех чувств, которые вы могли бы сыграть на сцене, вообще не используя слова!»
Так устроено искусство — оно не декларирует, оно резонирует, оно может воздействовать на те области человеческой природы, которые не в силах тронуть лозунг, плакат или «табличка». Поэтому — возвращаясь к вашему вопросу — песни, в том числе самые «лирические», бывают иногда значительно шире и глубже тех слов и музыки, из которых они, собственно, состоят. И многие песни Юрия Визбора, например, касаются таких струн моей души, до которых другим способом не достать, и говорят мне о свободе больше, чем любые пламенные речи.
Г.Л.: Это сочетание душевности и свободы — и есть главный секрет авторской песни. В те годы мы даже сочинили песню «Вечный думатель». Она как раз об этом. Не о свободе политической, а о свободе мысли.
Концерт дуэта «Иваси»
В.Ш.: По большей части люди в песнях действительно рассказывали о себе, своих чувствах, но собирали многомиллионные армии поклонников. Такова была сила таланта пришедших в жанр людей. Но было и другое обстоятельство — была образованная среда, в которой песни могли резонировать.
Г.Л.: Да, социальный запрос на эти песни появился не во всем обществе. Их благодарный слушатель был, как правило, интеллигентом. Но
слой людей, желающих слышать в песне правду, был весьма обширный. Им претило подцензурное, заказное творчество. Это были времена, когда «свобода» и «правда» были синонимами.
В.Ш.: Значительная часть вашей творческой жизни прошла в СССР. Вы сегодня, с высоты опыта, не рассматриваете те песни как часть советской культуры?
Г.Л.: Окуджава и Высоцкий — это советская культура?
В.Ш.: По мне, это несомненно. Как и фильмы Чухрая, пьесы Вампилова или ранние рассказы Айтматова. Иногда говорят: все достойное, созданное в СССР, это не советская культура. Вроде бы Шукшин писал против СССР. Для меня это манипуляция.
Г.Л.: Все зависит от того, что вы называете советской культурой.
А.И.: Конечно,
если Окуджава и Высоцкий советские авторы, то и мы советские авторы.
Г.Л.: Когда я впервые услышал песню «Гренада» в исполнении Берковского, я еще не знал, что существует такой жанр. Но это была совсем другая песня, и я понял, что хочу петь именно ее!
А.И.: И я тоже!
Г.Л.: Советская же культура обычно связывается с официозом. К такой культуре мы не хотели иметь отношения.
В.Ш.: Ну что же, «официоз» — слово, понятное всем. Позиция прояснилась. СССР распался в 1991 году. Исчезнет ли та часть искусства, которое мы считаем подлинным?
А.И.: Нет, думаю, не исчезнет.
Г.Л.: Когда-то исчезнет все, это вопрос сроков.
В.Ш.: А какие части наследия авторской песни проживут дольше? Ведь на ваш концерт в МДМ пришло очень много молодых людей.
Г.Л.: Наша популярность в 80-е годы во многом держалась на сатирических и юмористических песнях. Но мы прекрасно осознавали, что по большей части это песни-однодневки. Исчезает актуальный контекст, и из песни выветривается дух. А лирика живет гораздо дольше. Вот Алексей Игоревич в основном специализируется на лирике, «нетленку» гонит (смеется).
В.Ш.: А если говорить о других именах?
А.И.: Вряд ли смогу ответить, я не пророк. Главные имена авторской песни нас переживут, конечно, но кого из них захотят послушать правнуки, неизвестно. Я сам, например, никогда не перестану слушать и петь Визбора, но за правнуков отвечать не могу.
Особую роль в моей жизни сыграл — и продолжает играть — Сергей Никитин, для меня и для многих моих друзей именно с него началось настоящее знакомство с жанром авторской песни. И буквально час назад он, посмотрев запись нашего концерта, позвонил мне и сказал: «Слушай, вы же там — как молодые!» Было очень приятно от него это услышать. Мы действительно четыре месяца готовились к тому, чтобы эти несколько часов быть молодыми.
Г.Л.: Нам с Алексеем, конечно, очень дороги Виктор Берковский, Александр Городницкий и Юлий Ким. Мы можем долго перечислять любимые имена — это была плеяда блестящих бардов.
Концерт дуэта «Иваси»
В.Ш.: Соавторов история литературы знает, но их немного. А в поэзии, кажется, и не вспомнишь. Это засекреченная часть вашего творчества?
А.И.: Нет, не засекреченная. Каждая песня рождалась в борьбе. Но
мы не одиноки: на любом диске «Битлз» вы прочтете, что и слова и музыку писали одновременно Леннон и Маккартни.
В.Ш.: В четырехсерийном документальном фильме Get back это очень интересно показано.
А.И.: Да, они сидят в студии и вместе придумывают тексты — буквально по одной строчке!
В.Ш.: У вас та же метода?
А.И.: Как правило, кто-то предлагает, другой дополняет. Но не всегда, нет шаблона. Сегодня я много занимаюсь текстами для музыкального театра, переводами на русский. Исполнение песен дуэтом не является моей профессией. Но в самодеятельной песне авторы вольны друг друга дополнять, видимо, это и случилось.
В.Ш.: Георгий Леонардович, а можно подсчитать, сколько в мелодиях от вас, а сколько от Алексея Игоревича?
Г.Л.: Мы сорок лет назад с Алексеем договорились: в нашем творчестве вклад сторон 50% на 50%. Это касается и стихов и музыки. Если вы посмотрите титры к фильму, снятому о нашем недавнем концерте, то обнаружите перечень песен с указанием авторства. Но в действительности это весьма условное деление.
Ведь кому-то из нас порой достаточно вписать в текст другого пару слов, и песня начинает блистать новыми неожиданными гранями. Я вот не умею так играть на гитаре, как Алексей. А ведь аранжировка и исполнение — неотъемлемые части песни. В этом симбиозе невозможно скрупулезно подсчитать, кто и что сделал.
В.Ш.: Ваш концерт прошел во время, когда вооруженные силы России ведут на Украине военные действия. То неприятие, шок, который вызвала у немалой части общества спецоперация (и это признал пресс-секретарь президента Дмитрий Песков), — следствие любви к украинским друзьям и родственникам, воспоминаний молодости, той Украине, которую люди любят. Но у нас есть часть культуры, которая является для всех общей. Поможет ли она примирить народы в будущем, чем бы ни закончилась спецоперация для России?
А.И.: Среди искусствоведов существует мнение, что «Битлз» в период своего расцвета в 60-е годы предотвратили третью мировую войну. Их песни магическим образом объединяли людей — вне зависимости от языковой, национальной и религиозной принадлежности. Искусство объединяет людей, в этом его предназначение. Лев Толстой считал, что искусство вообще появилось как ответ на естественную, данную человеку свыше, «потребность людей к единению», осознанию себя частью человечества. Если не культура и искусство, то что тогда вообще сможет помочь?
Г.Л.: После нашего концерта 26 сентября нам шлют и благословения и проклятия. Причем с обеих сторон. Он вызвал в соцсетях буквально бурю. Я и предположить не мог, что будет столько неравнодушных отзывов.
В подавляющем большинстве это отзывы положительные, в том числе из Харькова, Одессы, Киева. Они, кажется, дают надежду, что культура и искусство помогут со временем залечить нанесенные раны. Но немало и других голосов. С этой стороны нас называют национал-предателями. С другой стороны фронта нас клеймят за то, что мы поем песни и шутим…
У меня в Украине живут родственники, я по-прежнему с ней тесно связан. Я вижу, какой страшный культурный раскол происходит сейчас между нашими странами.
Украинцы еще долго не простят России все, что сейчас там происходит. И пропасть ширится. Отторжение начинает распространяться на все русское. Трудно сейчас предположить, сколько нужно лет, чтобы эти раны зажили.
В.Ш.: Но та часть совместной культуры, которая существует, облегчит выздоровление?
Г.Л.: Сейчас нет, а в будущем возможно.
Для того чтобы в Украине наступило примирение с русской культурой, должны произойти изменения в самой России.
В.Ш.: Недавний концерт — большое событие в вашей жизни, хотя, конечно, вы больше собственно события. Вы оба продолжаете писать, создаете новые самостоятельные проекты и не уезжаете из России. Вы все-таки верите в ее будущее?
Г.Л.: Мы не просто верим и не просто ждем. Мы стараемся приблизить это будущее.
