Сначала это была просто страна глухих. Они были не так чтоб совсем глухие, но слышали только то, что им было знакомо. А поскольку незнакомо им было почти ничего, то в категорию глухих они полноценно попадали. Они слышали, когда говорят: «моя собака сегодня сожрала лишку» или «сколько брать: пять или шесть?» — но вот о том, что происходит в мире, они представления не имели. Также ничего не слышали они и о душе. Однако «душевным» называли того, кто приносил четыре, когда ожидалось всего три.
* * *
Потом кое-что изменилось. «Некоторые люди» с большими ресурсами решили, что глухих надо бы привлечь к чему-то полезному. «Некоторые люди» понимали, что глухие слышат только то, что им знакомо, а знакомо им то, что чаще всего повторяется. И тогда люди с большими ресурсами устроили так, чтобы некоторые слова и предложения повторялись непрерывно, из всех мест, куда глухие обычно заглядывали.
И сработало. Новые горизонты открылись для глухих. Теперь они слышали такое, что раньше и представить не могли: «встанем с колен», «всемирный заговор», «где вы были восемь лет», «пособники экстремизма» и так далее. Им это нравилось, их это подбадривало. Они не спрашивали, откуда все это взято и зачем оно нужно, — но ведь они и прежде ничего не спрашивали. Они всегда запросто и с доверием принимали то, что чаще всего слышали. Но много ли могут слышать глухие? К тому же доверчивость считается у них тоже за «душевность», а тех, кто задает много вопросов, они не понимают и не любят. Вопросы создают в ушах у глухих неразборчивый шум, от этого неспокойно и неприятно.
Затем наступает следующий этап, этап действий. Глухие начинают требовать, чтобы повсюду использовались только им знакомые и одобряемые ими слова.
Мотив требования очень прост: то, что поступает к тебе как сочетание незнакомых слов, а значит, как неразборчивый шум, делает тебе неприятно. Следовательно, этому не следует быть. Тех же, кто этот шум производит, следует примерно наказывать.
* * *
Но все же по-особенному неприятны для глухих те, кто создает шум именно своими настойчивыми вопросами; кто ставит под сомнение такие знакомые и с доверием принятые горизонты. Эти вопрошающие называют себя свободными писателями и журналистами, а глухие зовут их врагами своей страны. Действительно, дело ведь происходит в стране глухих. Отвечают им глухие так, как положено отвечать врагам. А поскольку набор слов у глухих очень небольшой, они предпочитают действовать: на писателей пишут доносы, журналистам ломают пальцы. Называют они такое — «исполнить по правде». А некоторые из глухих, наиболее доверчивые и откровенные, говорят: «ибо нехер».
Так постепенно страна глухих сделалась страной исполнителей. Исполнителей наказания. Выяснилось, что если множество глухих собираются вместе, то они несут в мир не удивление и не вопросы — они несут в мир наказание. За что? Это не так для них существенно, ибо глухие плохо могут что-то объяснить. Даже самим себе. Наказание за все, что они не способны услышать. А соответственно — понять. За все, что не вписывается. Это знала Янка Дягилева, когда пела:
«Нас убьют с тобой за то, что мы гуляли по трамвайным рельсам».
Это знал Фридрих Ницше, написавший:
«И когда они говорят: «Мы правы вместе», всегда это звучит так: «Мы правы в мести!»
* * *
Что же до тех «некоторых людей» с большими ресурсами, то они вполне довольны. Глухие делают дело. То дело, в котором «некоторые люди» и есть главные инвесторы. Перегибы на местах не слишком их беспокоят. Да, конечно, лучше донос, чем сломанные пальцы, — но ведь глухому всего не объяснишь. К тому же все и не станут исполнителями: большинство из них так и останутся просто глухими. И по-прежнему главной их заботой будет: «моя собака сегодня сожрала лишку».
