Меня всегда удивляет, когда я читаю по-русски, что Америка говорит, считает, одобряет, осуждает, заявляет или вообще что-то делает. Прожив в ней почти полвека, я до сих пор не знаю, что это значит, потому что Америка всегда разная и редко согласна сама с собой. Трудно выяснить, что она думает, когда каждый день в ней насмерть борются две партии, пока третья — независимая — бранит обеих.
Еще сложней найти общий знаменатель для общественного мнения, которым управляют без конца спорящие друг с другом СМИ. Скажем, трудно найти, в чем согласны либеральная газета «Нью-Йорк Таймс», которую я читаю каждый день, и консервативная «Уолл-стрит Джорнэл», которую я уважаю на расстоянии. Не принимая в учет вечную рознь демократии, легко приписать ей черты авторитарного общества и судить по себе. Эта распространенная со времен первой холодной войны ошибка объясняется тем, что свободу слова принимают за декоративную завитушку на тучных полях капитализма.
Пример из жизни — американский медиаскандал, вызванный тем, что двух очень популярных телеведущих уволили в один день из диаметрально противоположных органов по совершенно разным причинам.
Между двумя уволенными журналистами нет ничего общего, кроме того, что они наняли одного и того же хорошего адвоката.
Первый — Дон Лемон — выступал 17 лет на левом канале Си-эн-эн, журналистов которого Трамп называет не иначе как «враги народа». Он вел авторскую программу «Вечер с Доном Лемоном», потом перебрался в утренний эфир и всюду вызывал любовь зрителей, отличаясь при этом напором и неуживчивым характером. Особенно доставалось дамам. И тем, с которыми он работал, устраивая в студии свары, и тем, которые видели его на экране. Одни обиделись, когда Лемон заявил в прямом эфире, что кандидатка в президенты от республиканской партии Никки Хэйли в 51 год стала уже старовата. Сегодня, когда лидеры предвыборной гонки либо разменяли девятый десяток, либо стремительно приближаются к этому, слова Лемона были восприняты с обидой лучшей половиной его зрителей. Еще хуже, что он сказал, будто женский футбол смотреть менее интересно, чем мужской. С этим не согласилась вторая половина его аудитории, вспомнив тот знаменитый случай, когда капитан американской команды, радуясь победе, сорвала с себя футболку и пробежала по стадиону круг почета в одном спортивном лифчике, чем, кстати, вызвала обвальный спрос на этот предмет одежды.
Все это — пустяки, остатки кампании metoo, которая после пандемии и украинских дел потеряла свою летальную вирулентность, но все еще заставляет считаться со справедливыми обидами — на службе, дома и в телевизоре.
Второй случай несравненно важнее, ибо он произвел медийное землетрясение и политический афтершок. Самое громкое увольнение последних лет случилось на канале Fox, новости которого собирают самую большую аудиторию в стране. Многие этому не рады. Среди моих американских знакомых к зрителям «Фокса» относятся так же, как мои российские приятели относятся к «глубинному народу», прилипшему к Первому каналу.
Это не мешает «Фоксу» плевать на критиков и лидировать во всех рейтингах.
Главной приманкой канала был Такер Карлсон, без которого изрядная часть американцев не садилась ужинать.
Карлсон — фигура крайне противоречивая уже потому, что свою телевизионную карьеру он начинал в Си-эн-эн с теми, с кем он потом воевал, не беря пленных. На «Фоксе» он стал рупором Трампа, всячески защищая так называемую большую ложь об украденных выборах. Автор и соавтор самых диких конспирологических теорий, Карлсон не смущался повторять как отечественные, так и иностранные, включая московские, слухи. За что и заслужил звание экстремиста.
Сам я, как можно легко догадаться, не смотрю «Фокс», но однажды я все же видел Карлсона в самолете по дороге, что характерно, в Техас. С экранчика на спинке сиденья прямо ко мне обращался обаятельный, хорошо одетый, с доверительной интонацией господин. «Как всем известно, — говорил он, — Джо Байден в Китае взял у коммунистов взятку в один миллиард долларов». Это было в разгар прошлой кампании, когда схватка за Белый дом была в разгаре, но я, не зная, что можно так врать, все равно опешил.
Выгнали Карлсона, однако, не за это, а за то, что он стал обузой каналу и угрозой его финансовому благополучию. И это при том, что самый популярный ведущий приносил больше всего дохода. Без него акции компании упали на 5%, что обошлось «Фоксу» в 700 миллионов.
И все же хозяева решили расстаться с Карлсоном. Отчасти потому, что всплыл документ, письмо неназванному продюсеру, где он туманно рассуждает о преимуществах и недостатках суда Линча.
Речь шла о событиях 6 января, когда трое белых путчистов избивали негра. Рассматривая этот эпизод, Калсон подверг себя самоанализу и пришел к выводу, что он — за белых, хотя и черного, находящегося в меньшинстве, ему тоже немного жалко. Этот текст долго находился под спудом, но внезапно оказался на поверхности и послужил последним доводом против ведущего.
Важнее, однако, другое. Из частных бесед и личной переписки, ставших достоянием гласности, выяснилось, что Карлсон дурачил свою доверчивую аудиторию. Сам-то он никогда не верил ни в победу Трампа, ни в украденные выборы, ни в фальшивые бюллетени, ни в заговор властей против бывшего президента, ни во все остальные дикие теории, которые он из вечера в вечер вбивал в миллионы голов своих зрителей. И это уже серьезно, ибо нарушает принципы, на которых зиждятся конституционные права прессы. Карлсон не заблуждался, а намеренно вводил в заблуждение. И этого ему не простили: можно обманываться, но нельзя сознательно врать. В преддверии неминуемых судебных процессов «Фокс» предпочел немедленно избавиться от взрывоопасного кумира, которого самые оголтелые из его поклонников еще недавно вполне всерьез называли «светским пророком».
В 2018-м Карлсон написал книгу «Корабль дураков», в которой издевался над всеми — и левыми, и правыми — политиками. Теперь впору вспомнить финал моей любимой пьесы Островского «На всякого мудреца довольно простоты».
Интересно, что, когда Карлсона выгнали, за него вступились его враги, которые больше соперников боялись за свободу слова, которую и американские суды оберегают с такой свирепой яростью, какой не знают другие демократии. Не зря отцы-основатели говорили, что правительству без свободы слова они предпочитают свободу слова без правительства.
