Вы — соль земли.
Если же соль потеряет силу,
то чем сделаешь её солёною?
Она уже ни к чему не годна,
остаётся выбросить её вон на попрание людям.
Иисус Христос.
(Евангелие от Матфея 5:13.)
«Свято место пусто не бывает» — такое же пошлое подлое фарисейство, как «незаменимых нет» и пр.
Если не думать, то, конечно, пословицы правы, это ж народная мудрость. Она для того и существует, чтоб не думать; за тебя уже подумали.
Но в том-то и дело, что мудрость не принадлежит народу. Мудрость у пророков, а у народа камни для казни.
На днях уволили Могучего из БДТ, когда-то убили Мейерхольда, умер Высоцкий… Кто-то занял их кабинеты, гримёрки, кресла, но их место в искусстве никому не досталось, осталось пусто.
Искусство ведь тоже не принадлежит народу; люди могут им пользоваться, любоваться, но владеть — нет. Любоваться луной можете всю жизнь, но продать марсианам — нет.
В 1930–1950-е из жизни, из библиотек и магазинов убрали Бабеля, Ахматову, Булгакова, главные (великие!) книги Платонова, — убрали Литературу.
Освободившиеся полки заняла макулатура. Она получала Сталинские премии, печаталась немыслимыми тиражами, но оставалась макулатурой. Полки были полны, а место — пусто. И никакие премии ничего не могли изменить.
В СССР из жизни изъяли Ветхий и Новый завет. Их место осталось пусто. Физически (внешне) оно предельно уплотнилось: Маркс-Энгельс — 39 томов, Ленин — 56 томов, Сталин — 18, Брежнев — 9, но в духовном смысле (единственном смысле) на месте изъятой Библии осталась пустота. Не сантиметры книжных полок, а настоящая пустота, вакуум. Дышать в вакууме нечем (при полной свободе делать вдохи-выдохи под бодрую музыку).
10 тысяч членов Союза писателей могут навалять 100 тысяч романов, но не могут занять место Достоевского. 10 тысяч импотентов могут увешать себя орденами и маршальскими погонами, но они бессильны сделать хоть одного ребёнка.
Уничтожили гениального Вавилова; неужели кому-то всё ещё кажется, будто Лысенко, лысенковщина и тысячи лысенковцев заняли место Вавилова и генетики?
…Высокие примеры не означают, будто внизу всё иначе. Наоборот: всё точно так же. Увольняют талантливого повара, и еда становится невкусной; умирает театральный сапожник, и артисты безутешны; уходит из редакции талантливый журналист — оставшиеся радуются: освободилось место! (Речь не о кабинете, речь о том, что его статьи занимали много места на страницах газеты и в умах читателей; место на страницах чьи-то тексты, конечно, займут, а в умах — вряд ли.)
Фото: Кавашкин Борис / Фотохроника ТАСС
Когда из жизни убирают Мастера, жизнь чиновника становится лучше (ибо Мастер мешал), а жизнь страны становится хуже. Серая она становится, даже если 75 процентов населения этого не понимают или вообще не знают.
Уволенные театральные режиссёры — наглядный и яркий пример. Кому и чем они не угодили — неизвестно. Но список у нас перед глазами: Рыжаков, Крымов, Райхельгауз… артисты и музыканты Ахеджакова, Хаматова, Назаров, Галкин*, Макаревич*, Гребенщиков… Добавьте сами всех, кого считаете достойными быть в этом списке, и скажите: это, что ли, враги России? Кто и по какому праву убрал их с русской сцены, убрал учёных, врачей, писателей? Только чиновные враги великой России могли снова организовать «философские пароходы», потому что им нужна не великая страна, а огромная кормушка.
Всесильный граф Шувалов — глава русского правительства при Елизавете, генерал-фельдмаршал, конференц-министр и — крестьянский сын: небо и земля.
Ломоносов так его рассердил, что Шувалов закричал: «Я отставлю тебя от Академии!» — «Нет, — возразил гордо Ломоносов, — разве Академию от меня отставят».
Пушкин. Путешествие из Москвы в Петербург
Кто станет во главе БДТ, кто возглавил обезглавленные театры «Школа современной пьесы», «Современник»?.. Кто-то же всегда радуется, когда вакансии как раз открыты.
6 марта 1837 года
«Пройдя сквозь весь огонь наполеоновских и других войн, многим подобного рода смертям я был и виновником и свидетелем, но ни одна не потрясала душу мою, подобно смерти Пушкина. Грустно, что рано, но если уж умирать, то умирать должно так, а не как умрут те знакомые нам с тобою литераторы, которые теперь втихомолку служат молебны и благодарят судьбу за счастливейшее для них происшествие. Пушкин и гением, и чувствами, и жизнию, и смертью парит над ними!»
Денис Давыдов — человек прямой, открытый, храбрец, боец, врать не будет, витиеватые речи ему чужды. И умён. Вряд ли гусар заблуждался насчёт литераторов, благодаривших судьбу за то, что Дантес устранил непобедимого конкурента. Мы и сами видели таких счастливцев на похоронах Высоцкого. Возможно, и Моцарта, и Маяковского провожали счастливцы, чей взор блистал послушною слезой.
Увольняют, изгоняют соль земли. Начальникам земля (та, на которой, говоря аллегорически, растут великолепные сады и леса) вообще не нужна; они (без всяких аллегорий) предпочитают серый асфальт, который можно выгодно перекладывать каждые полгода.
А вы, все вы, которые свели себя с ума жаждой славы и богатства и возомнили себя королями, как гоголевский Поприщин из «Записок сумасшедшего», и рехнулись от бессильной злобы и ненависти, как подпольный человек Достоевского…
Фото: Белинский Юрий / Фотохроника ТАСС
Вам кажется, что наука и искусство — это нечто вроде министерств и чиновники старого поколения не дают вам возможности получить чин? Вам с вашей книжонкой становится тесно, вам уже мешают Булгаков, Зощенко, Платонов… Наука и искусство не канцелярия; это Парнасский холм под необъятным небом, там всегда просторно, там хватает места для всех талантов на протяжении всей истории человечества, пока не появляетесь там вы со своими худосочными плодами. Но это не теснота, просто вам там не место. А вы бросаетесь расчищать площадку.
Выкинув Эйнштейна, вы не займёте его места. Да-да, Эйнштейн — он, конечно, еврей, но, извините великодушно, гений. Нет власти в мире, которая могла бы помочь вам занять его место. Задумайтесь, стоит ли тратить столько сил на уничтожение тех, чьи места останутся навек пустыми.
Если ваша неполноценность помешала вам пойти по дорогам славы, то в этом виноваты лишь вы, и не пылайте злобой к полноценным людям. Методом полицейской ненависти в области культуры ничего нельзя сделать!
Неполноценные читатели, увидев в предыдущем абзаце слово «еврей», дёрнутся и радостно подумают: «А-а, понятно!», хотя именно им не дано понять самые простые вещи, самые простые слова. А нормальным читателям скажу: этот предыдущий абзац — цитата из великого романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба» (1959).
Василий Гроссман. Фото: Ковригин В., Лесс А. / ТАСС
Самый сильный в мире роман о Великой Отечественной войне, а заодно и самый беспощадный роман о ленинско-сталинском режиме (убийственнее, мощнее и глубже, чем «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына) имеет настоящую фронтовую судьбу: бои в окружении, бои в Сталинграде, предательство, плен, побег…
В феврале 1961 года КГБ конфисковал все копии рукописи, все черновики романа; забрали даже «слепую» копирку, забрали даже ленту из пишущей машинки («Там что-то видно на просвет!»).
Член Политбюро ЦК КПСС, главный идеолог СССР Суслов сказал Гроссману, что о возврате рукописи «не может быть и речи» и что роман «может быть напечатан лет через 200–300».
Арест «антисоветских» рукописей потряс Гроссмана, он умер в 58 лет.
- Орден Красного Знамени
- Орден Красной Звезды (8 февраля 1943)
- Медаль «За оборону Сталинграда»
- Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне»
- Медаль «За взятие Берлина»
Награды настоящие, не тыловые. Гроссман — единственный военный корреспондент, который все пять месяцев битвы за Сталинград находился в городе: с первого до последнего дня уличных боёв. За участие в Сталинградской битве, в том числе в боях на передовой линии, награждён орденом Красной Звезды. В 1943 году получил звание подполковника…
Теперь (зная уже, кто автор строк про то, что наука и искусство — не канцелярия, и про злобу неполноценных) перечитайте, пожалуйста, этот фрагмент романа. Почти наверняка, вы получите гораздо более сильное впечатление.
Микроплёнку вывез на Запад беглый офицер КГБ, и роман вышел в Швейцарии в 1980-м; мне его привезли нелегально. А когда в 1988 меня впервые выпустили на Запад, в Лозанне встретился с хозяином издательства l'Age d'Homme, беглым югославом Димитриевичем. Видел он плохо, объяснил: «Я потерял глаза, пока три недели читал микроплёнку, но остановиться не мог!» (он её диаскопом проецировал на стену).
Суслов ошибся в 10 раз. Во время Перестройки (через 30 лет после написания) роман опубликовали на Родине. К сожалению, с купюрами.
Михаил Суслов. Фотохроника ТАСС
Только 25 июля 2013 ФСБ отдала Министерству культуры рукописи романа «Жизнь и судьба». Роман вышел из тюрьмы через полвека после ареста. Точнее — через 52 года. Возможно, он будет арестован повторно (была такая практика; жертвы так и назывались — «повторники»); в книге наличествует лобовое, беспощадное, уголовно наказуемое отождествление.
Прочли вы вторично цитату из романа или нет — не знаю. Но пора признаться в бескорыстном коварстве: я отредактировал фрагмент. В статье так:
Вам кажется, что наука и искусство это нечто вроде министерств, и чиновники старого поколения не дают вам возможности получить чин? Вам с вашей книжонкой становится тесно, вам уже мешают Булгаков, Зощенко, Платонов…
А у Гроссмана так:
Вам кажется, что наука и искусство это нечто вроде министерств, и чиновники старого поколения не дают вам возможности получить чин? Вам с вашей книжонкой становится тесно, вам уже мешают Кох, Нернст, Планк, Келлерман…
Первые трое — Роберт Кох, Вальтер Герман Нернст (фантастическая личность) и Макс Планк — Нобелевские лауреаты, соответственно: по медицине, химии, физике. Бернхард Келлерман — писатель, его книги фашисты сжигали на костре, но он не уехал из Гитлеровской Германии, остался и, несмотря на зверское давление, отказался сочинять расистские статьи.
Почему, цитируя Гроссмана, я заменил немецких учёных на русских писателей? Причин несколько, все важные, назову одну.
Читая фрагмент в первый раз, вы полагали, что это мои мысли.
Если читали вторично, то понимали, что это мысли Гроссмана.
На самом деле, и это не так. В романе это мысли лейтенанта гитлеровской армии Петера Баха — интеллектуала, которого ранили в Сталинграде. Он презирает фашистов, ему отвратителен фашизм, но его мобилизовали, и он покорно отправился убивать русских.
«Жизнь и судьба»…Если не читали — прочитайте, пока не поздно. Если читали — перечитайте, пока не поздно. Будете ошеломлены.
Месяц назад я начал перечитывать роман случайно, понадобилась какая-то цитата, открыл посередине, прочёл страницу и — начал сначала.
Читать тяжело (прошёл месяц, а впереди ещё треть); сперва я никак не мог понять: почему такая убийственная тяжесть? Ведь всё содержание мне давно известно (знаю заранее про все подвиги героев, все подлости антигероев) — почему же так болит душа, почему читать невмоготу?
Обложка книги «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана. Швейцарское издание
Спустя неделю вдруг понял. «Жизнь и судьба», читаемая в середине 1980-х, была страшной книгой, но книгой о прошлом, о преодолённом прошлом. Была судьбой, которая миновала, хотя убила две трети семьи; точно как в романе: треть на фронте, треть в лагерях, треть уцелела.
А весной 2023-го старый роман «Жизнь и судьба» — страшная книга о настоящем и, к сожалению, о будущем. Буквально о сегодняшнем дне. И, к сожалению, о завтрашнем.
В середине 1980-х нам казалось, что невероятная, абсолютно бесчеловечная Система уходит навсегда. Но совершились подлые корыстные (да уж, не идейные) предательства, и Она вернулась.
Вернулась со всеми своими инструментами: непрерывной государственной ложью, шельмованием талантов и прославлением бездарности, волчьими билетами, 25-летними сроками…
Не стал бы всё это писать, но вчера «Жизнь и судьба» дочиталась до 399-й страницы. Там гениальный физик-ядерщик, который осенью 1942-го, в дни Сталинградской битвы, сделал фундаментальное открытие, заполняет многостраничную анкету.
***
«Это была царь-анкета, анкета анкет. Она хотела знать всё об отце Людмилы, о её матери, о дедушке и бабушке Виктора Павловича, о том, где они жили, когда умерли, где похоронены. В связи с чем отец Виктора Павловича, Павел Иосифович, ездил в 1910 году в Берлин? Государственная тревога была серьёзна и хмура. Штрум, просмотрев анкету, сам заразился неуверенностью в своей надежности и подлинности.
Лев Штрум. Фото: википедия
- Фамилия, имя, отчество… Кто он, человек, вписывающий в анкетный лист в ночной час: Штрум, Виктор Павлович? Ведь, кажется, мать была с отцом в гражданском браке, ведь они разошлись, когда Вите исполнилось два года, ему помнится, в бумагах отца стояло имя Пинхус, а не Павел. Почему я Виктор Павлович? Кто я, познал ли я себя, а вдруг, по существу своему, я Гольдман, а может быть, я Сагайдачный? Или француз Дефорж, он же Дубровский? И, полный сомнений, он принялся отвечать на второй вопрос.
- Дата рождения… года… месяца… дня… укажите новый и старый стиль. Что знал он об этом тёмном декабрьском дне, мог ли уверенно подтвердить, что именно в этот день родился он? Не указать ли, чтобы снять с себя ответственность, — «со слов».
- Пол… Штрум смело написал: «мужчина». Он подумал: «Ну, какой я мужчина, настоящий мужчина не смолчал бы после отстранения Чепыжина» (академика Чепыжина обвинили в идеализме. — А. М.).
- Место рождения старого (губ., уезд, волость и деревня) и нового (обл., край, район и село) районирования… Штрум написал: Харьков. Мать рассказывала ему, что родился он в Бахмуте, а метрику на него она выправила в Харькове, куда переехала через два месяца после рождения сына. Как быть, стоит ли делать оговорку?»
***
Понимаете? 40 лет назад, читая, как гениальный физик, вернувшись из эвакуации в Москву, мучится, заполняя царь-анкету (мы все заполняли такие анкеты, только мне она казалась не царём, а колючей проволокой, которой государство обматывает тебя, как паук муху, чтобы выпить кровь), было очень интересно, даже весело, предвкушать, как Штрум сейчас упрётся в пятый пункт. А место рождения — какая разница? зачем подробности?
Но вчера, 3 мая 2023-го, прочёл «родился в Бахмуте», и дальше читать уже не получилось.
P.S.
На Мамаевом кургане — грандиозный мемориал Героям Сталинградской битвы. Кроме знаменитых на весь мир скульптур, там стоит «Стена-знамя» — 112 м длиной, 8 м высотой. На ней — огромными буквами:
«Железный ветер бил им в лицо, а они все шли вперёд, и снова чувство суеверного страха охватывало противника: люди ли шли в атаку, смертны ли они?!»
Если бы эти слова сказал товарищ Сталин, там стояла бы его подпись. Но эти бессмертные слова написал Василий Гроссман; подписи нет.
А люди были смертны. В Сталинграде погибло почти полмиллиона наших. Точнее — 478 741. И 650 878 «санитарных потерь»; это раненные — без рук, без ног, без глаз… Быть может, кто-то ещё жив. Что они думают, глядя в телевизор?
* Внесены Минюстом в реестр иностранных агентов.
