Четверть века назад, 5 мая 1998 года, во дворе духовного училища РПЦ в Екатеринбурге разводят костер из книг православных богословов, изъятых из библиотеки и в ходе обысков у студентов. Огню предают «модернистские» сочинения. Это происходит публично, об этом быстро становится известно, и сразу институт «Открытое общество»* (до его признания нежелательной организацией в РФ еще 17 лет) отправляет в 52 библиотеки Екатеринбурга и Свердловской области комплекты сожженных книг. Президент института Екатерина Гениева пишет письмо патриарху Алексию и получает ответ, тогда же позволяет мне обнародовать их переписку.

Обращаясь к Екатерине Юрьевне, Алексий II поблагодарил за письмо, в котором «Вы делитесь Вашими горькими чувствами от вполне понятной Вашей реакции на интерпретацию в прессе события в Екатеринбурге». В то же время патриарх подчеркнул, что его видение «опирается на свидетельство епископа Никона». Вновь поблагодарив Е. Гениеву, теперь уже за сообщение, что у нее есть возможность помогать литературой, патриарх заметил: «И.о. председателя Учебного комитета епископ Верейский Евгений мог бы проконсультировать Вас о том, в какой учебной литературе в настоящее время ощущается самый острый голод».

Гениева так прокомментировала ответ:

Е. Гениева, отправляя на Урал книги, сказала: «Мы решили восполнить ту зияющую брешь, которая образовалась, хотя бы отчасти восстановить практической этой акцией нарушенный баланс». Через четыре месяца после смерти Е. Гениевой «Открытое общество» в России признали нежелательным, а книги, изданные при его поддержке, взялись изымать, списывать, утилизировать. Примечательно, что это происходило в исторически каторжных регионах, в краях СЕВЛОНа, Ухтпечлага, Воркутлага, Ухтижемлага, Заполярного, Речлага, Печорлага, где сгинули столичные профессора, философы, теоретики искусства, писатели и поэты. Переговоры библиотекарей с Генпрокуратурой (даже звучит смешно, да?) закончились тем, что даже по сегодняшним временам трудно назвать компромиссом.

И задача «восстановления баланса» (Гениева) остается, «Новая» участвует, к 25-летию костра из книг публикуем отрывки из «сожженных» лекций А. Меня.

Что-то редакция приглядела сама, но в основном мы доверились сделанному по нашей просьбе выбору Александра Зорина, поэта, духовного сына отца Александра, после его гибели — первого его биографа (будете читать «Ангела-чернорабочего», ищите третье издание — оно существенно дополнено).

Из лекции 8 сентября 1990 года, на следующий день его убили. Лекция называется «Христианство»:

— Человек имеет две родины, два отечества. Одно отечество — это наша земля. И та точка земли, где ты родился и вырос. А второе — это тот сокровенный мир духа, который око не может увидеть и ухо не может услышать, но которому мы принадлежим по природе своей. Мы дети земли — и в то же время гости в этом мире.

Человек в своих религиозных исканиях бесконечно больше осуществляет свою высшую природу, чем когда он воюет, пашет, сеет, сорит. И термиты строят, и обезьяны воюют по-своему (правда, не так ожесточенно, как люди). И муравьи сеют, есть у них такие виды. Но никто из живых существ, кроме человека, никогда не задумывался над смыслом бытия, никогда не поднимался выше природных физических потребностей. Ни одно живое существо, кроме человека, не способно пойти на риск — и даже на смертельный риск — во имя истины, во имя того, что нельзя взять в руки. И тысячи мучеников всех времен и народов являют собой уникальный феномен в истории всей нашей Солнечной системы.

Из лекции 29 апреля 1990 года «Христианство и империя»:

— […] Мы с вами тоже живем в эпоху критическую. Это эпоха апокалипсиса. Эпоха конца одного мира и начала нового. Иисус Христос запретил человеку гадать о том, когда мир кончится. Мы должны знать, что это происходит всегда, перманентно, и быть готовыми к тому, что Он среди нас и сегодня. Но в то же время мы должны предполагать, что по воле Его впереди может оказаться и огромная история. В конце концов, сколько было апокалиптических эсхатологических сект, движений, писаний, книг, трагических судеб — миллионы, а прав-то оказался блаженный Августин, который увидел впереди огромную историю. И поэтому он вдохновил людей на созидание, на священный, духовный, нравственный и, одновременно, материальный труд. И средневековое общество, которое возникло на развалинах Римской империи, пыталось ориентироваться на идею града Божьего. Пусть оно не могло создать идеального града Божьего, но ориентир был верный, и верно было то, что человек должен трудиться, созидать и идти вперед.

Христианство — величайшая творческая сила истории. Когда древний мир пришел к своему концу, агонизировал, оно продлило его существование, оно вдохнуло в него новую жизнь, древний мир смог перекинуть мост в Европу, будущую Францию, Германию, будущую Британию, будущую Русь, в будущее множество других христианских цивилизаций. Значит, верить — это действовать, а действовать — это значит служить Богу.

[…] Мы празднуем Пасху сейчас, в эти дни, и путь Христа на земле — это прообраз истории Церкви. Он пришел без оружия и победил. Он был казнен, и умер, и воскрес. И церковь, подлинная церковь, всегда шла без оружия. Когда люди шли в крестовые походы, надевали на себя крест и шли проливать кровь — это была не церковь, это было не христианство. Господь Иисус не признает в этих людях своих учеников. Потому что значок ничего не обозначает. Если крест был начертан на крыльях «мессершмиттов», то это вовсе не значит, что они несли в своих бомбах Благую Весть для нашей страны.

Крест должен быть иной — крест Христов. «По тому узнают, что вы мои ученики, — говорил Господь, — что вы будете иметь любовь между собою». Вот наше свидетельство. Апостолы пришли безоружными, пришли в Римскую империю, победили ее, не опираясь на силу и славу человеческую. Это урок для христиан.

Поэтому мы должны ощущать и разделять в истории христианства его ложные формы. Но как это различать? Есть критерии: Евангелие и основные догматы Церкви. Не думайте, что догматов так много, что можно в них заблудиться. Весь христианский мир принимает основные догматы первых Вселенских Соборов. Они главные, они исконные, и их совсем немного. И то, что входит с ними в противоречие, становится ересью. Только это. А то, что входит в противоречие с призывом Иисуса Христа к всеобщей любви, к терпимости, к терпению, к прощению, уже окончательно является изменой ему. Поэтому история Церкви есть, прежде всего, история ее святых.

Выступление на международном симпозиуме в Бергамо 2 ноября 1989 года (публикатор Ольга Обухова):

— Дамы и господа, друзья! Я боюсь, что вы уже достаточно устали слушать, и поэтому я постараюсь быть кратким. Мне очень понравилось то, что говорил мой соотечественник, профессор Ципко. Действительно, у нас происходит поразительная битва между естественным человеком, естественными структурами и надуманными, искусственными, механически-насильственно навязываемыми обществу, человеку, человеческому сознанию и даже повседневному быту.

А поскольку мы говорим о необходимости ориентироваться на естественное состояние человека, нам надо поставить сегодня вопрос, ведь мы здесь собрались подумать и поговорить о диалоге, о встрече Востока и Запада. Может ли быть такой диалог естественным? Нет ли для него серьезных препятствий в самой природе культуры? Семьдесят лет тому назад Освальд Шпенглер утверждал, что такие препятствия есть и они непреодолимы.

Он утверждал, что каждая культура является организмом замкнутым и изолированным. Что нам с вами не о чем говорить друг с другом, потому что мы принадлежим вот этим самодовлеющим замкнутым мирам. В чем была правота Шпенглера? В том, что организм и культура действительно в чем-то схожи. У нас в советской науке разработана довольно своеобразная концепция иммунитета. Согласно этой концепции, иммунитет есть не только защита организма от инфекции или опасности, идущей извне, но также те фундаментальные основы структуры организма, которые делают его идентичным, тождественным самому себе. Если бы не было этого закона, то в мире царил бы хаос, то не было бы устойчивых организмов, а все превращалось бы одно в другое.

То, что существуют организмы как самостоятельные начала, является предпосылкой для естественного развития мира. Более того, прекрасно вот то чарующее великолепное многообразие жизни и так же прекрасно и чарующе многообразие языков, национальных стилей, культур. Безусловно, вот эта плюральность природы и плюральность культурного мира имеют между собой много общего. Но мы должны все отдавать себе отчет в том, что организм, биологический организм не является монадой, висящей в безвоздушном пространстве, он теснейшим образом связан с окружающим миром. Организмы, самые непохожие, самые далекие по своему происхождению и образу жизни связаны в единство экологической среды, в единство биоценоза, они существуют вместе.

Сегодняшние экологи достаточно ясно уже себе представляют, к каким тяжелым последствиям приводит такое уничтожение того или иного звена. Значит, непохожие организмы одновременно представляют собой суперорганизм. Если мы продолжим аналогию Шпенглера, мы должны будем сказать, что наши культуры — Восток, Запад — входят в единый сверхорганизм сверхкультуры, суперкультуры.

Значит, диалог этот возможен, принципиально возможен. Легко доказать, что это так. Я возьму только один пример. В четвертом веке нашей эры римский император Юлиан Апостат, пытаясь подавить развитие христианской церкви, запретил преподавание в христианских школах светских секулярных предметов. На что получил ответ от Григория Назианзина, который написал небольшую книгу против Юлиана. Он сказал:

И мы сегодня должны понять, насколько тесно переплетены элементы наших культур. То, что происходит на Дальнем Востоке, в Китае, когда-то зарождалось в умах, работавших в Британском музее. Лев Толстой, представитель, классический представитель русской мысли, долгое время вместо Христа носил портрет Жан-Жака Руссо и питался руссоистскими идеями. Славянофилы, о которых здесь профессор Страда упоминал, были людьми, воспитанными на Шеллинге и романтической немецкой философии. Именно характерно, что это были славянофилы, отстаивавшие позицию оборонительную по отношению к западной культуре. Гоголь, Александр Иванов — художник, которые хотели создавать совершенно особый и создали русский стиль в живописи и в литературе, многие годы жили здесь, в Италии и так или иначе впитали ее культурную атмосферу. Каждый образованный человек в России считал необходимым проводить определенное время жизни за границей. И так создавалась вся культура петербургского периода. Та самая, которая была оборвана в 17-м и сегодня возрождается вновь.

Но есть еще один важный вопрос. Организмы разнообразные связаны между собой не только симбиозом, а связаны общностью генетического происхождения. Мы — родственники, кровные родственники водорослей и деревьев, летающих птиц и животных на земле. Все живые существа родственники, почему? — потому что существует единая модель, генотипическая модель, корень для генотипа, для всего многообразия мироздания.

И вот то, что сегодня мы обсуждали, слушая внимательно интересный доклад профессора Северино, — это проблема технологии, это проблема потребления. Но, простите меня, разве муравьи не потребляют, разве больше пищи не нужно слонам, летучим мышам и обезьянам? Разве проблема условий размножения, условий обитания — разве эти проблемы не звериные, не птичьи? Мы же должны интересоваться спецификой человека.

Экономические проблемы — это те проблемы, без которых человек не может жить, но они проблемы не человеческие. У человека должны быть в основании культуры иные корни.

Великий русский ученый Вернадский вместе с Пьером Тейяром де Шарденом ввели понятие ноосферы, то есть сферы разума. И если мы с вами будем думать только о потреблении, о пище или о том, к чему тянет нас наш организм, мы куда вернемся? — в биосферу, а не в ноосферу. Ноосфера — движение вперед. Если не будет развиваться духовное ядро человечества, самые высокие технологические достижения будут бесполезны, более того, они приведут к тому, что человек, пользуясь, или, как сказал профессор Северино, «оседлав» технологию, будет направлять ее для негативных, разрушительных, отвратительных целей.

Когда-то, около ста лет тому назад, русский поэт Тютчев сказал: «Не плоть, а дух растлился в наши дни». То есть дух человека переживает больший кризис сегодня, нежели материальное его существование. Поэтому, если мы будем искать духовных корней, мы должны сегодня искать нового ренессанса.

Но что такое новый ренессанс? Вероятно, вы все слышали такую точку зрения, что старый ренессанс, расцветший на вашей земле, был как раз началом нашего бедственного положения. Поставив человека во главу угла как меру всех вещей, он принизил некоторые духовные христианские ценности и положил начало технологической цивилизации. Гуманизм, повторяю, гуманизм, когда он ориентируется только на «хомо», становится антигуманизмом. Вы это видели своими глазами в нашем столетии. Но отрицание старого ренессанса не должно быть абсолютным.

Опять-таки, повторяю, на вашей земле когда-то было начато движение иного ренессанса, которое я могу назвать ренессансом христианским, который преодолевал средневековый тоталитаризм (я так условно называю) и выходил на новые просторы, но не осуществился полностью. Дело в том, что корень нашей с вами общей цивилизации, который мы пока, увы, условно называем христианским, — двойной, два корня — это Евангелие и античная культура <…>. Так вот, были течения в культурной мысли, которые пытались соединить античный рационализм, античный демократизм с евангельской одухотворенностью и богочеловеческим теоантрическим воззрением. Это предчувствовалось уже у Данте, это было в проповеди Савонаролы, это было у Эразма Роттердамского и Томаса Мора — как завещание нашему времени. Там было великое уважение к человеку, но не потому, что он — высокоразвитая бесхвостая обезьяна, а потому, что он — образ и подобие Творца.

Последнее и самое главное. Подумайте о том (вот мы тут все время говорили о Марксе), что он хотел справедливого общества. Но, друзья мои, понятие справедливости не вытекает из материализма, не существует, потому что если есть только стихийный процесс материальный, то нет добра и зла. Понятие о добре и зле является духовным. Это к нам приходит как заповедь, а не потому, что человек сам по себе добр.

Ориентация только на человеческую модель пагубна в силу того, что человек двойственен по своей природе. Разве надо это доказывать? Да! Значит, гуманизм этот должен иметь ориентир, возвышающийся над человеком. И это было нам дано, а если он будет положен в основу, то там будет и величайшая наша ценность — персонализм. Мы, христиане, стеной стоим за персонализм, за возвеличенье личности человека. Тоталитаризм любого типа, от Испании до Китая, — он всегда унижал человека, он превращал человека в массу, в кучу однородных существ, похожих на рисунки-карикатуры в популярных журналах — маленькие, похожие на шарики такие существа. Но человек — это Образ и Подобие Божие, и вот когда ему будет дано настоящее право развития, тогда будет развиваться и культура. И тогда Восток и Запад наверняка найдут общий язык, потому что у нас — вот это общее духовное достояние, мы на нем выросли. Сегодня мы пожинаем плоды того, что было прежде, — плоды духовности. Но если мы будем только потребителями этих плодов и не будем делать ничего для развития корня культуры, то судьба нашей цивилизации может оказаться плачевной. С космической точки зрения это не так страшно — Творец может создать из камня Сынов Авраамовых, как сказано в Библии, может создать еще одну цивилизацию, но было бы обидно, если б мы не выполнили своего предназначения и разрушили то, что нам было дано и что строило человечество на протяжении многих тысяч лет.

Выступление на российско-германском Вайнгартенском симпозиуме «Индивидуальное и массовое сознание» в мае 1990 года (опубликовано в журнале «Иностранная литература», 1990, № 11):

— Дорогие друзья! Сейчас много говорят о достоинстве человека. Однако если не верить в смысл мироздания, эта идея повиснет в воздухе. Если во Вселенной, в бытии нет глубинного смысла, то человек — такая же ошибка природы, как динозавры. Но динозавры не портили планету так, как люди. И может быть, исчезновение помогло бы жизни на Земле. Поэтому мы должны отдать себе отчет в том, что тезис о достоинстве человека неотделим от веры. И только исходя из этой точки зрения можно рассуждать дальше. Сошлюсь на прекрасное сообщение профессора Кюнга. Он предполагает наступление новой экуменической эры. Напомню, что «эйкумена» — значит «вселенная человека». Но я добавлю, что он не подчеркнул наличия альтернативы; потому что, если человек не выработает каких-то высших принципов, которые помогут ему преодолеть конфронтацию, сегодня он обречен. Н. Анастасьев в начале привел слова Ортеги-и-Гассета. Это очень уместное напоминание.

И все наше столетие красноречиво показывает это. Даже почтенные кардиналы и прелаты на втором Ватиканском соборе, когда их было уже две тысячи, в какие-то моменты стали вести себя как толпа. Им запрещали аплодировать, а они все равно стучали и аплодировали. Синдром массы, синдром толпы. На Западе этому противостоял индивидуализм. Он проявлялся и в философии, и в поэзии, и в науке. Во всех видах субъективного идеализма от Беркли, Юма, Фихте и так далее до таких вызывающих, как у Штирнера. Но это весьма сомнительная альтернатива «массе».

В свое время Анри Бергсон подчеркивал, что у разума могло быть две формы проявления. Во-первых, термитник, муравейник, во-вторых, небольшие группы. Человек возник в небольших группах. В «муравейнике» он деградирует. Какой же выход?

Это не позитивный или естественнонаучный факт. Это откровение. Его невозможно добыть с помощью научных методов. Но, утверждая абсолютную ценность человеческой личности, Бог до Христа открывает нам и другое: подлинная жизнь личности — в открытости другим личностям, в служении другим личностям. В этой отдаче самих себя, в этом персонализме утверждается тайна любви и тайна служения. Только на таком основании возможна будущая экуменическая модель мира. Конкретная задача здесь — научить людей этой открытости. Возможна ли она? Как, в частности, ее совместить с многообразием религий? Напомню, что Евангелие отличается от других религий не только этикой, а тем, что в нем через Иисуса открыт Бог как личность, но в этическом плане у нас много общего. Я с радостью принимаю слова Корана, где в 5-й суре сказано, что все верования не должны конкурировать на путях добра. Подобные же идеи можно найти и в буддизме, и в иудаизме, и в других религиях.

На деятелях культуры лежит большая ответственность. Они также призваны внести какой-то вклад в будущую эйкумену. Это касается писателей, философов, теологов, педагогов. Но профессор Кюнг прав, что здесь нужны соединенные усилия. Центробежные элементы сейчас гораздо сильнее. На схеме Кюнга это не очень заметно.

Чудесное многообразие людей, прекрасное многообразие языков, темпераментов, культур, истории, многообразие, которое создает красоту жизни, превращается сейчас в повод для конфронтации. Это массовое сознание деградирующего человека. Напомню, что ксенофобия — зоологического происхождения.

Западный индифферентизм есть симптом опасной болезни. Апостол Павел говорит: «Духа не угашайте». Если у нас будет угасать дух, будь мы на Западе или на Востоке, мы будем постепенно катиться вниз либо в условиях комфорта, либо в условиях бедности. Человек создан как явление духа во Вселенной, как отображение тайны, которая создает весь мир. Если мы изменим своему призванию, Бог создаст новое человечество. Надо, чтобы этого не случилось.

*В ноябре 2015 года Генпрокуратура признала Фонд «Открытое общество» и Институт «Открытое общество Фонд содействия» нежелательными в России организациями.