Сейчас в Российской Федерации многие с удовольствием вспоминают слова, предположительно сказанные императором Александром III: «У нас есть лишь два союзника — армия и флот». По данным соцопросов, озвученным недавно профессором Львом Гудковым в интервью с Ольгой Журавлевой, — большинство российских жителей, выбирая из действующих социальных институтов, ставят армию на первые места своего кредита доверия. Люди усматривают самую прямую пропорцию между значением и силой армии — и авторитетом государства.
Возникают вопросы: в подобном расположении ценностей сообщество проявляет какой-то особый вид «боевого патриотизма»? Или это социально-политический инфантилизм, основанный на желании перепоручить заботу о себе кому-то сильному? Или же «боевой патриотизм» это и есть, по сути, — инфантилизм?
Насколько может быть перспективно, когда основная ставка в обществе и государстве сделана на армию, неплохо демонстрирует нам мировая история. И, наверное, самый впечатляющий пример мы найдем в истории последовательного упадка едва ли не самой могущественной цивилизации, существовавшей когда-либо, — речь об античном Риме.
Сила и слава Римского государства, когда оно именовалось еще республикой, — брали истоки в самом, возможно, безупречно реализованном по тем временам устройстве гражданского бытия. В основе лежали две вещи: неукоснительное разделение властей и столь же неукоснительная их сменяемость.
Народное собрание и сенат, трибуны и консулы — все они находились в постоянной конкуренции за влияние и в то же время постоянно искали консенсус. Закон о сменяемости избранных должностных лиц соблюдался в любых обстоятельствах и настолько абсолютно, что это порой влекло за собой трагедии. Так, некоторые сокрушительные поражения римских легионов времен войны с Ганнибалом были прямо связаны с тем, что опытный консул-командующий должен был, согласно регламенту, уступать место своему куда менее искушенному коллеге.
Однако если в целом, то именно республиканский строй позволил Риму выйти в лидеры всего древнего Средиземноморья. Великие армии и полководцы были у многих народов, но рано или поздно все терпели поражения, а вместе с поражениями лишались своей исторической силы. Лишь римляне возрождались из самых тяжелых разгромов и катастроф, с каждым разом обретая все больший политический вес и прорабатывая навыки гражданской цивилизации.
…Все меняется с того момента, когда самые успешные из римских военачальников начинают делать ставку не на сенат и народ, а на верность своих легионеров и на их мечи.
Армия, увеличенная в силу нужды охранять весьма разросшиеся границы, — оказывается главным политическим аргументом. Сначала победоносные Сулла и Марий поочередно стали полновластными диктаторами «вечного города», затем их сменили Помпей и Цезарь. Цезарь и провозгласил себя пожизненным императором, и статуи с его изображением были размещены во всех римских храмах.
И дальше над «вечным городом» властвуют уже прихоти судьбы и корысть вооруженных людей, которые возводят и свергают «божественных правителей». Иногда Риму сопутствует удача, и во главе его встают люди просвещенные: Октавиан, Траян, Адриан, Антонин Пий, Марк Аврелий. При их власти устанавливается нечто вроде конституционной монархии, когда репрессий и проскрипций нет, мнение граждан и сената так или иначе учитывается, а сами императоры склонны к стоической философии. Но таких правителей за все пять веков имперского периода насчитывается всего пять человек — все вышеперечисленные. В основном же на «вершину горы» прорываются правители-однодневки, марионетки настроений солдат или собственных телохранителей. А то и совсем девиантные узурпаторы, наподобие Тиберия, Нерона, Калигулы.
Великая цивилизация и ее институты постепенно сворачиваются. Да, в силу давних республиканских традиций в римских окраинах еще долго сохраняется самоуправление, но в конце концов и ему на смену приходит произвол назначенных из столицы прокураторов. Вся империя начинает воспроизводить ту модель власти, что доминирует наверху. А наверху все определяется лояльностью войска, которое хочет, по сути, всегда двух вещей: увеличенного бюджетного финансирования и социальных привилегий.
Гражданские права, культура, образование — это к человеку из армии не имеет прямого отношения. Человек из армии с усмешкой смотрит на столичных интеллектуалов и реформаторов — что значат их ученые слова и проекты в сравнении со стеной щитов его легиона? Куда повернутся щиты — вопрос не идей и принципов, но харизмы командира, обстоятельств и выгоды.
В итоге идеи, принципы и права вообще перестают иметь значение для некогда могучего, но теперь угасающего римского мира. Какой-нибудь наемник-варвар из приграничных земель становится более значимым актором политического влияния, чем красноречивый ритор или сенатор. И совсем по итогу: эти приграничные варвары, из которых стала по преимуществу состоять «римская» армия, превращают «вечный город» в развалины, среди которых пасутся козы.
…Тем, кто сегодня любит все военное, стоит вспоминать эту давнюю историю трансформаций, случившуюся с великим Римом. А также не забыть: то, что некогда занимало века, в нынешние времена занимает годы.
