Мы сейчас находимся в самых разных чувствах по поводу происходящего со страной и людьми, но по большей части — мы в удивлении. Не можем уложить в голове то, с какой легкостью и беззаботной готовностью русская жизнь перескочила из формата мира и открытости в тот формат, который сейчас нельзя называть его прямым именем. Однако чем дальше смотришь, тем яснее становится: русская жизнь уже весьма давно не знает ни мира, ни открытости. Не замечает она ни неба над головой, ни морального закона внутри. Закусив удила, как те лошади в той знаменитой тройке, несется она в самый эпицентр бытийной антисубстанциональности.
Русский человек находился вне мира, вне связи с человечеством в поздние советские времена, когда внешним образом он был обязан показывать картинку «светлого будущего», а изнутри себя ежедневно практиковал маленького, безыдейного обывателя, приросшего к бюджетному месту и ожидающего своей очереди на «гараж».
Бесконечный и бессмысленный ритуал ожидания в пронумерованной очереди за счастьем.
Он остался вне мира и после того, как мир открыл ему все свои границы и пригласил к участию в глобальных проектах. После недолгой романтической эйфории русский человек обозначил вселенную как место, где «бизнес встречает деньги», а сам сделался чистым воплощением этой встречи, сделался «новым русским».
Бесконечный и бессмысленный круговорот прибылей и растрат, поглощающий в своей орбите как мир материальный, так и мир психический. Русский человек объездил все обитаемые места, осмотрел горизонты с вершин альпийских гор и зафиксировал, что видел «Джоконду», но это не поменяло его ощущений и мыслей. Он так и оставался бездонной кружкой: сколько ни лей, она не станет полнее. Все, что встречалось ему на пути, безвозвратно проваливалось в его широко распахнутое небытие. «И что, это все, что есть?» — так продолжал спрашивать русский человек со своим изначально уставшим и недовольным лицом.
А теперь ему объявили, что мир — это иллюзия, показное шоу, за которым много веков скрывался заговор против него, против русского человека.
И русский человек с облегчением выдохнул: он ведь всегда догадывался, что ровно так и обстоит дело. Что мир ничем не заполнит его «бескрайней души», не придаст этой душе ни смысла, ни цели. И теперь у русского человека наконец явилось настоящее самоопределение, он наконец-то разрешил свой мучительный вопрос с идентификацией.
Он — опричник и всегда им, по сути, был. Всегда он пребывал «опричь» мира, вне и помимо мира как снаружи, обитая среди своих безлюдных равнин, так и изнутри, никогда не чувствуя и не думая, что он есть часть от части «сынов человеческих».
Да, он всегда пытался чем-то заполнить этот свой бытийный провал, всегда что-то в него забрасывал — в надежде, что вот сейчас точка сборки будет обретена. То византийская вера, то дворцы Растрелли, то идеи Маркса, — но ничто из этого не насыщало бездонность.
Русская тройка так и мчалась в никуда и в ничто, удила так и оставались закушены.
Нынче же все эти попытки встроиться в мир — в прошлом. Если русская жизнь идет «опричь» мира, то, стало быть, судьба, и, стало быть, пусть так и идет. Что остается, так только с этой судьбой сродниться уже бесповоротно и вымести волчьим хвостом остатки мира из своих безлюдных равнин и своих душ. А затем — тут ведь уже тоже без вариантов — схлопнуться и самим в ту черную дыру, куда столько времени так бесповоротно тянет. Оставить последний штрих перед уходом в zero — напоминание, только неизвестно кому: мы вкусили от этого мира и нашли его безвкусным.
Но вот вопрос к русскому человеку: определив себя как опричника, ты, может быть, обнаружишь и нечто совсем иное на этой последней своей границе? Ведь мудрый Творец этого мира сделал его весьма диалектичным.
