Вчера первыми на заседание по делу Владимира Кара-Мурзы, обвиняемого в госизмене и распространении фейков, пришли родители Ильи Яшина*. Так совпало: с 10 утра, больше пяти часов, они ждали разрешения канцелярии суда на свидание с Ильей в СИЗО «Медведь» (напомним, благодаря усилиям Марии Эйсмонт Яшина вернули из колонии в Ижевске, куда увезли преждевременно, на апелляцию в Москву).
Валерий Анатольевич Яшин рассказывает, как ставил сына в угол в детстве — потом его невозможно было оттуда выгнать, так там и стоял, упорно. Пять часов ожидания разрешения на единственное свидание (хотя разрешены два в месяц) — паутина унижений от канцелярии суда, постоянные булгаковские отговорки… Татьяна Яшина пересказывает кафкианский абсурд разных СИЗО: бесконечные очереди и бредовые правила передач, разрезание банана на кусочки и переливание шампуня в пакетики. Как будто тюрьма — это такое космическое безвоздушное пространство, где иная физика и материя, и все нормальное не работает.
Валерий Яшин. Фото: Евгений Куракин
Олег Орлов из «Мемориала»**, ставший сам недавно фигурантом уголовного дела и находящийся под подпиской о невыезде, пришел в суд как свидетель защиты.
Перед заседанием он объясняет всему миру (в лице представителей дипкорпуса, пришедших на заседание), что все эти посадки и приговоры — для устрашения.
Рассказывает обстоятельно послам про свою статью, говорит, что не будет отказываться ни от своего фейсбука***, ни от своей подписи. Рассказывает про «ингушское дело», на которое только что ездил защитником. Говорит, что его выпустили «милостиво» с подпиской о невыезде — вероятно, надеясь, что Олег Петрович ползком двинется к границе с Грузией.
«Нуждается ли Кара-Мурза в защите?» — «Любой человек нуждается. Все обвинения высосаны из пальца, с такими формулировками про госизмену можно и за чашку кофе, выпитую с любым представителем посольства, подвести под уголовку. Законы абсурдны, обвинения абсурдны», — говорит Олег Петрович. «Как с этим жить?» — «Делай что должно. Каждый как волк-одиночка — решает сам».
Олег Орлов. Кадр из видео
В 14.30 заходят свидетели, неизвестно, доставлен ли Владимир. Одна из зрительниц, прокравшаяся на этаж к залу, сообщает: «Суд и их помощники только что взяли все вещи и переместились в другой зал, рядом с которым нет сидений. Прохоров [адвокат] волнуется, что у судей намерение удалить его из процесса. Помощник судьи давала какие-то указания судебным приставам, и Прохоров сказал слушательнице: «Если меня скрутят, то скажите об этом журналистам».
Процесс закрытый, идет без прессы и зрителей.
Спускаются свидетели защиты. Подрабинек, уводя нас из здания на солнце: «Видно, что он очень худой, но держится боево, вполне! Рвется в бой!»
— Олег Петрович, — подступаемся к Орлову, зная о подписке о неразглашении, взятой с выходящих на волю с этого суда, — расскажите то, что можете рассказать!
— Я был обязан подписать обязательство о неразглашении. Я очень сожалею, что судья не дал в одном аспекте развить мою мысль — не могу сказать, в каком. Эта мысль была бы важна для установления истины.
Печально то, что видно: Владимир сильно похудел, но все равно он в боевом настрое, задает вопросы и спорит, отстаивает свою позицию.
Слава богу, я смог помахать рукой. Прокурор задавал мне больше вопросов, чем судья.
— Вы давно знаете Владимира, характеризуйте его нам как человека, — просит издание Sotavision.
— Очень спокойный, очень твердый человек, который свои суждения выносит взвешенно, продуманно, на основании фактов, поэтому его участие в деле защиты политзаключенных было очень важно. Владимир очень твердый человек, и я думаю, что он будет и дальше проявлять свою твердость в ходе этого процесса.
— Мы о вас тоже волнуемся, расскажите про ваш недавний допрос в СК.
— Нет, давайте о Кара-Мурзе. Саш, давай. — И подталкивает к камерам Подрабинека, чью книгу «Диссиденты» сегодня держал в руках подсудимый Кара-Мурза в клетке аквариума.
Александр Подрабинек. Фото: Евгений Куракин
— Я обо всем могу рассказать, мне терять нечего («Вау!» — выдыхает пресса с единодушием античного хора). Две группы вопросов. Характеристика Владимира, которого я знаю лет 20‒25: он профессионал, который не идет на поводу у требований общества или начальства. Говорил о его замечательной семье, которая разделяет тяготы разлуки из-за того, что Кара-Мурза сидит уже год по вздорному обвинению. Тут судья меня прервал, попросил не давать оценок. Потом я как медик говорил о здоровье Володи. Что я был в реанимации, где он лежал после отравления. Считаю, что отсутствие квалифицированной медпомощи в условиях СИЗО — это не предусмотренное законом наказание. Тут судья Подопригоров взвился: как вы можете давать такие оценки, вы ничего не знаете, мы здесь откладывали заседания не один раз, потому что он плохо себя чувствовал, откуда вы можете знать. Я это знаю, потому что я сам сидел в следственном изоляторе и знаю, как там лечат.
Потом были вопросы по существу дела, они касались круглого стола в Сахарнице 27 октября 2021 года. Володе вменяется в вину этот эпизод как участие в деятельности нежелательной организации Free Russian Foundation.
Я сказал, что Кара-Мурза там выступал с анализом международных правовых документов, касающихся прав человека и положения политзаключенных. Грамотный непредвзятый объективный спокойный доклад.
Судья спросил, что я там говорил. Я сказал, что я сравнивал положение политзаключенных в Советском Союзе и в РФ.
Потом вопросы задавал прокурор Локтионов, он начал спрашивать, кого я знаю лично, фамилии политзаключенных. «Какое это имеет отношение к делу Кара-Мурзы? Я не буду отвечать на этот вопрос прокурора». — «Как это вы не будете, вы обязаны отвечать на все вопросы. Вы не вправе решать, какие вопросы имеют отношение к делу. Вы предупреждаетесь об ответственности за дачу ложных показаний и за уклонение от показаний».
И отдельно я дал в начале допроса подписку о неразглашении государственной тайны, которая мне может стать доступна в ходе судебного заседания. Я с легкой душой подписал. Потому что никаких документов, где бы содержалась гостайна, нет.
Александр Подрабинек и Вадим Прохоров. Фото: Наталия Савоськина / «Новая газета»
— Защита продолжала представлять доказательства, — сменяет Подрабинека вымотанный ежедневными битвами Вадим Прохоров. — Одна из линий защиты в этом процессе — что российское законодательство не вполне соответствует международным обязательствам РФ. Трагикомично, что один из эпизодов, вменяемых политзаключенному Кара-Мурзе, — это проведение мероприятия в поддержку политзаключенных. Любопытно, а? Не обошлось без пикировки одного из свидетелей с судьей, и потом в ходе некоторого диалога председательствующий судья заявил, что он атеист и собственно в Бога не верит, на что Владимир сказал: «То-то и видно!»
Прохоров пожаловался, что ему не дают возможности пообщаться с подзащитным для выработки линии защиты. Суд занимает интересную позицию: не дают поговорить до и после заседания («Ходите в СИЗО!»).
При этом суд назначает заседание на каждый следующий рабочий день, а режим посещений СИЗО не предусматривает свиданий ночами и в выходные. «Права подзащитного нарушаются, он похудел уже даже более чем на 18 килограммов».
По ходу комментария Вадима вокруг нас, как вороны, начинают кружить, закрывая глаза бейсболками и руками, «эшники» с камерами — человека четыре, которые в течение дня пытались затесаться в ряды слушателей и прилежно конспектировали что-то в телефонах.
Заседания по Кара-Мурзе на этой неделе ежедневно, и каждый раз адвокат повторяет в конце своего отчета, что здоровье и жизнь Владимира в опасности.