Мои дети в 90-е годы одно время ходили в частный детский сад «Лучик». Там было прекрасно, но… Жили мы на ВДНХ, а таскать их туда и обратно приходилось из центра города на двух троллейбусах.
Поездка затягивалась еще и потому, что почти каждый день мы заходили в «Детский мир» возле метро «Алексеевская».
Я совершенно не сопротивлялся, хотя и знал, что, возможно, ничего им купить не смогу. Мы просто вместе стояли у прилавка и восхищенно глазели на все, что там было.
…Дело в том, что я никогда в жизни не видел таких игрушек. И таких игр.
Я вырос в советское время, за границу практически не ездил и понятия не имел, что такое бывает вообще. Что бывают, например, шагающие роботы и точные копии заграничных автомобилей, крошечные, но с открывающимися дверями, капотом и рулем.
Конструкторы всех типов, включая недоступный советскому человеку вселенский «Лего». Что бывают игры «Монополия» и «Скрабл», наборы солдатиков, наших и не наших, от которых даже взрослому невозможно оторваться. Что бывают такие мячи и такие плюшевые игрушки.
Отойти от этого прилавка или от этих витрин было невозможно. Мне и самому страшно хотелось что-то купить. Я этого немного стеснялся, но поделать с собой ничего не мог.
Да, это был новый мир, явленный нам в ощущениях.
Выбиралось потом самое скромное, желанное откладывалось на потом, но все же долгие поиски компромисса вели нас к нужной цели. И хотя денег до зарплаты иногда не хватало, мы заходили в этот «Детский мир» с детьми часто.
Экспонаты выставки. Фото: yeltsin.ru
Я с волнением вспомнил эти незабываемые моменты жизни, когда оказался на выставке «Девяностые детей» (Кураторы — Марина Соколовская, Светлана Усольцева, Илья Шипиловских). Она отрылась в Ельцин-Центре, в Екатеринбурге: десять современных молодых художников представили на выставке свои рефлексии о своем детстве, о 90-х годах, в своей жизни и в жизни своей семьи. И текстовые, и визуальные.
Эпоха 90-х у них получилась разной.
«Детство прошло беззаботно. Мультики, первые компьютерные игры, футбол с друзьями во дворе, рыбалка с дедушкой, первые школьные годы. Ничего плохого из того времени я не помню, мой субъективный опыт был сугубо положительным — спасибо за это моим родителям. Мне повезло: у нас в семье все было нормально, и я спокойно занимался своими детскими делами. Это уже позже узнал про кризис, войну в Чечне, теракты, катаклизмы и прочие ужасные вещи.
Мое поколение — одно из первых, выросших в уже (еще?) свободной России, и мы — одно из последних поколений, чье детство прошло без интернета и смартфонов. Есть с чем поработать…. Но если все же напрячься и выхватить первый попавшийся образ, то это будет лес рядом с домом, мне лет восемь-девять, мы с друзьями играем в «войнушку» с игрушечными пистолетами и автоматами, которые я раздал всему двору, потому что у меня их была целая коллекция. Бегаешь по лесу, «стреляешь» в кого-то, а потом убеждаешь его, что ты «попал», и он «убит», и так — пока не «погибнет» вся команда противников. Дети любят играть в «войнушку». Было весело. Образ, который вытаскивает твое сознание, всегда разный, и сегодня он вот такой, завтра будет другой. Осталось только дождаться этого «завтра».
Фото: Любовь Кабалинова
Работы Славы PTRK — это настенные граффити, фотографии бетонных заборов, железных дверей трансформаторной будки, с нанесенными на них рисунками. Фотографии огромные, на всю стену.
Вот черепашки-ниндзя в длиннополых бандитских плащах из комедии Балабанова «Жмурки». Или другое граффити: «Смех и радость мы приносим людям»: картинка из «Бременских музыкантов», Трубадур и его Принцесса на знаменитой повозке, единственное — в руках у наших героев полосатые сумки челноков».
Мягкая ирония? Слишком мягкая? Ну это как посмотреть.
«Я многое помню, хотя большую часть как в тумане, на ощущениях. Папа пытался замутить какой-то бизнес, помню его коллег из Болгарии и ящики детского пюре. Бизнесы были неудачными. В семье была постоянная тревога из-за денег, и иногда их не было совсем — мы ели только то, что вырастили на даче своими руками. Мне постоянно хотелось чего-то недоступного: то «Лего», то жвачек, то одежды, очень хотелось куда-то уехать путешествовать. Тогда уже люди начали ездить то в Турцию, то в Европу. Все это было нам недоступно. Вещи нам шила мама на машинке, и секонды выручали, и родственники. А я мечтала о жизни, как в кино и в телевизоре.
Мне было постоянно страшно, я боялась маньяков, подъездов и дворов. Было ощущение постоянной небезопасности. Один раз я видела из окна перестрелку, хоть и жила на центральной площади. Помню, что подругу моей мамы чуть не зарезали в подъезде из-за кошелька, и после этого я очень долго мучилась ночными кошмарами, но никому про это не говорила. Постоянно была начеку.
Помню еще, что все было пронизано сексом: кассеты с эротикой и порно, журналы типа «СПИД-Инфо». Все это меня очень волновало и, наверное, тоже пугало. Мы с братом постоянно покупали жвачки с голыми женщинами и смотрели ночью на кухне фильм «Шоугёлз»».
Фото: yeltsin.ru
Ася Маракулина представила на выставке работу «Утренник». Это, сделанное в детском саду. «Стараясь передать ощущение себя в детстве, художница собрала кадры, искаженные помехами». Да, все так: несколько секунд, в бликах и туманных пятнах, по кругу пляшут нарядно одетые девочки в детском саду. Нарядно, насколько это можно было в 90-е: платьица из газовой ткани, смешные гольфики, банты и сандалики.
Бедный советский рай, и вот возникает щемящее ощущение, что этот мир 90-х действительно хрупок и непрочен.
Хожу по выставке и пытаюсь поймать свои собственные «щемящие ощущения».
У большинства людей, высокопарно рассуждающих сегодня о 90-х, независимо от личного опыта, конкретных воспоминаний, политических пристрастий, — 90-е всегда окрашены ровным черным цветом. Бандиты, новые русские в малиновых пиджаках, развал, хаос, ужас, нищета, странно, что все не умерли. Этот образ противостоит «советскому раю» — когда все были сыты, счастливы и чувствовали принадлежность к «великой стране».
Экспонаты выставки. Фото: yeltsin.ru
Когда-то поэт Игорь Иртеньев довольно точно и едко описал этот привычный, «автоматический» взгляд на ту эпоху:
Некомпетентность правит бал,
Упала вниз боеготовность,
Цинизм вконец заколебал,
Заколебала бездуховность.
Споили начисто народ,
Идею свергли с пьедестала,
Вдов стало меньше, чем сирот,
Сирот практически не стало,
Наука полностью в огне,
Искусство там же, но по пояс.
Никто не моется в стране,
Лишь я один зачем-то моюсь.
Экспонаты выставки. Фото: yeltsin.ru
В этих строчках довольно точно описаны штампы о 90-х. Штампы абсолютно идеологические, не имеющие, в общем, прямого отношения к живой, подвижной, меняющейся реальности. Впрочем, большинству нравится реальность именно неподвижная, и даже сами дети перенимают эту враждебность к переменам. Художник Виктор Корьякин вырос в Краснотурьинске и вспоминает свое детство так:
«Прежде была идеология: надо бабушку через дорогу перевести, за другого жизнь отдать. Когда эта идеология рухнула, своя выгода оказалась у людей на первом месте. Проблемы с работой, выдача зарплаты товарами, дубленками или стеклом — разве это не странно? Весь город по выходным шел на рынок, он стал центром и заработка, и досуга.
Я с друзьями тоже много времени проводил на рынке, мы ходили и рассматривали товары, собирали пачки от сигарет, прыгали по крышам, обменивались картриджами для видеоигр.
Если сравнить мое детство с детством современных детей, сегодня у ребенка нет свободы: родители развозят его по секциям, контролируют его перемещения. А я жил в пяти минутах от школы, но порой дорога растягивалась до нескольких часов, так как находились интересные дела, будь то катание на горке или строительство городков в сугробах. При этом где мы были и чем занимались, родители не знали, так как они были на работе».
Экспонат выставки. Фото: yeltsin.ru
На выставке «Девяностые детей» собрана целая коллекция детских эмоций о 90-х:
- страх («В 1990–2000-е уровень групповых изнасилований в городе зашкаливал»),
- ностальгия («Все росло и развивалось самостоятельно: сорняки, пристройки, старшие братья, овраги»),
- надежда («Я запомнил это как время вариативности и стремительных изменений. Время особых отношений между человеком и новыми технологиями»).
Выставка «Девяностые детей» дает представление об эпохе как о времени постоянных обновлений, все время возникающих фрагментов новой цивилизации, тяги к будущему.
«Витрины, сияющие в ночи, — один из образов 90-х — сейчас уже не кажется новым, но по сравнению с серыми улицами советских городов он манил невероятно» (Диана Мачулина).
И эти «сияющие витрины» были везде: в компьютерных играх, видеокассетах и даже в наборах вкладышей в пачках жевательной резинки («жвачка» и сама по себе была знаком новой цивилизации), в моде и музыке, на телевидении и в искусстве.
Фото: Любовь Кабалинова
«В 1990-е годы в России фотография стала широко доступна: появились недорогие простые в использовании фотоаппараты-«мыльницы», распространились моментальные фотоаппараты Polaroid, в стране открылись сотни пунктов проявки пленки и печати снимков стандартизированных размеров. Чтобы сфотографировать семейный пикник, застолье или школьный праздник, больше не нужно было особых умений. Десятки получившихся снимков стали хранить в фотоальбомах с пластиковыми кармашками. Сегодня эти альбомы — документы детства 1990-х».
Экспонаты выставки. Фото: yeltsin.ru
«Это readymade — восстановленный найденный объект, который я встретила в 2001 году на Соловках. Этот детский кораблик показался мне идеальной метафорой только что пережитых 1990-х. Доска от старого забора — как корпус корабля, веточки — как мачты и паруса из бутылки от «Кока-колы», со смотровой бочкой и спасательным кругом из красной пластиковой пробки. Образ «Запада», запретного и желанного в СССР, был парусом, на котором мы вдохновенно стремились к капиталистическому будущему. При этом идея превратить забор, защищающий частную собственность, в нечто, преодолевающее преграды, существующее на воде, которая в отличие от суши плохо поддается процессу проведения границ, — это нечто антикапиталистическое».
Сегодняшний мир, стремительно несущийся «к великому прошлому», к имперским идеалам и патриархальным ценностям — очевидно, противостоит тем 90-м.
…Мои дети выросли. Так же как все, они собирали вкладыши от жвачек, ходили в «компьютерный клуб», осваивали первые видеоприставки, собирали коллекции «иностранных машинок», ходили в «лицей», а не в обычную школу. И то ощущение детства, которое они вынесли из того времени, — не укладывается ни в какие формулы, оно глубоко личное и связано с глубоко личными вещами. Каждый пережил время по-разному — и выводить общую для всех его формулу не получается.
Да и не нужно.
