Дмитрий Иванов, 23-летний студент факультета вычислительной математики и кибернетики МГУ, автор телеграм-канала «Протестный МГУ» 7 марта был осужден Тимирязевским районным судом Москвы на восемь с половиной лет за «распространение фейков» о российской армии. Дмитрию вменяли репосты чужих высказываний, в частности Алексея Навального и президента Украины Владимира Зеленского, которые он публиковал в телеграм-канале.
Адвокат Мария Эйсмонт в ходе судебного заседания 1 февраля потребовала, чтобы в суд вызвали официального представителя Минобороны РФ Игоря Конашенкова, главу МИД России Сергея Лаврова, а также российского постпреда в ООН Василия Небензю.
Адвокат объяснила, что «Иванову вменяется тяжкое преступление на основе сопоставления его текстов с заявлениями Небензи, Лаврова и Конашенкова. А значит, эти люди, по сути, являются свидетелями обвинения, следовательно, он имеет право допросить их в суде». Суд выписал этим высокопоставленным чиновникам повестки, но на допрос они не явились.
В последнем слове Дмитрий Иванов сказал: «Обвинение в совершении тяжкого преступления может стать серьезной ношей. В тюрьме я встречал людей — пусть и немногих, — которых гложет чувство вины за содеянное. Однако мне в этом смысле просто: все обвинения в мой адрес выглядят абсурдно, а статьи, по которой меня судят, в принципе не должно существовать.
Занимать последовательную позицию и говорить правду для меня легко и приятно — я всегда придерживался этого принципа как в общественной деятельности, так и в личных вопросах».
Мы направили ему вопросы в СИЗО, и Дмитрий ответил.
«Под арестом я нахожусь с апреля прошлого года — сначала он был административным, а потом плавно перетек в уголовное дело по антивоенной статье. Из-за применения подобной методики, а также из-за специфики самого дела еще до приговора я успел достаточно попутешествовать: в 2022-м я побывал в шести московских изоляторах и сменил полтора десятка камер, жизнь в которых довольно сильно отличалась.
Сейчас я живу в общем корпусе СИЗО-5 «Водник» в десятиместной (по площади) камере, в которой после уплотнения оказались 14 шконок и на данный момент 16 человек. Перенаселение, или на местном языке перелимит, — одна из основных проблем московских следственных изоляторов, и если в спецблоке (корпус, где по тем или иным причинам часть арестантов содержат отдельно от большинства, а правила соблюдаются более строго и формально, «тюрьма в тюрьме»), где я тоже успел побывать, за количеством спальных мест еще стараются следить, то в общем корпусе перенаселены почти все камеры.
Впрочем, я освоился с этой проблемой довольно быстро: если делить шконку поочередно, у обоих ее обитателей остается по 12 часов — более чем достаточно, чтобы выспаться.
Моими соседями в разное время были бизнесмены и чиновники, обвиняемые в экономических преступлениях, либо воришки, мошенники и закладчики. Последних в тюрьме больше всего, причем, если верить им, каждый второй не делал того, в чем его обвиняют: получил запрещенное вещество для себя, а оформили как покушение на сбыт. И, по крайней мере, часть этих историй выглядит очень правдоподобно, а срок в такой ситуации можно получить больше, чем за убийство.
Неделю назад срок получил и я. Пару лет назад от подобного приговора за слова я был бы в шоке, но в новых реалиях он стал абсолютно ожидаемым — практика по моей статье в московских судах уже сложилась, так что ни на что другое я не рассчитывал.
Судебный процесс я использовал как трибуну для публичного политического высказывания.
Вместе с адвокатом Марией Эйсмонт мы собрали массу материалов, подтверждающих истинность распространенной мной информации и опровергающих выступления представителей Минобороны и МИДа, если в них вообще есть что опровергать, чаще они просто сводятся к тому, что все кругом фейки и провокация.
В последнее месяцы я тратил довольно много времени на подготовку к судам — писал речи, обдумывал вопросы для свидетелей и ответы для судьи и прокурора, последнее слово и комментарии для прессы. А после приговора я получил столько писем со словами поддержки от друзей, коллег, старых знакомых и просто неравнодушных граждан, что последние дни с утра до ночи занят ответами.
Большое количество писем приходило мне на протяжении всех десяти месяцев, которые я нахожусь за решеткой, и это главная радость здесь. Письма позволяют сохранить связь с внешним миром, хоть как-то следить за новостями, позволяют ненадолго отвлечься от тюремного быта, позволяют, в конце концов, найти новых собеседников за пределами одной камеры.
Адвокат Мария Эйсмонт (в центре). Фото: Михаил Терещенко / ТАСС
В свободное от работы с письмами и документами время я читаю, общаюсь с соседями, играю в шахматы, домино, также изучаю местные культуру и быт во всем их многообразии.
Основным источником книг служит тюремная библиотека. Однако сходить туда и самостоятельно выбрать книги мы не можем — интересующую литературу надо заказывать через заявление. Поскольку выбор ограничен, а ассортимент неизвестен, в заявлении стараемся указывать большой список книг и авторов, и потом радуешься, когда принесут что-то хорошее. Кроме того, книги можно получать в посылках из интернет-магазинов, и прежде чем попасть в руки, они должны пройти проверку, которая может занимать несколько месяцев. Так, помимо художественной литературы мне удалось добыть несколько книг по программированию и математике — стараюсь иногда решать задачки и подтягивать теорию. Получается, признаюсь, с переменным успехом, обстановка не самая рабочая.
Еще одним важным направлением моей деятельности за решеткой стала посильная помощь другим политическим заключенным или даже не политическим, а несправедливо осужденным.
Благодаря превосходной работе моего адвоката и помощи друзей, мое дело получило довольно широкий резонанс. Моим товарищам по несчастью «повезло» меньше (насколько вообще уместно это слово). И я делюсь с ними вниманием общества, призываю писать письма, приходить на суды, поддерживать. Сам я неплохо изучил УК и УПК, а также внутренние нормативные документы. И теперь помогаю окружающим судиться, писать жалобы и заявления.
Я верю, что наши общие беды закончатся быстрее, чем подойдет к концу мой срок, и даже, находясь в тюрьме, буду делать для этого все от меня зависящее».
