Курт Тухольский — знаменитый журналист во времена Веймарской республики в Германии, в двадцатые и тридцатые годы. Сотни его текстов были опубликованы в еженедельнике Die Weltbühne — демократическом издании, которое яростно, последовательно и отчаянно отстаивало ценности свободы, права, гуманизма, пацифизма и человеческой жизни. Для Die Weltbühne и Тухольского не было запретных тем и лиц: они критиковали политиков, независимо от их партийной принадлежности, выволакивали на свет аферы власти и закулисные дела правительства. На них подавали в суд за «оскорбление религиозных чувств» и за «государственную измену». Но Тухольского нельзя было остановить: этот неутомимый человек с взлохмаченной шевелюрой и вечной трубкой во рту писал много, быстро, легко, остро и весело.
До сих пор нет книг Тухольского на русском языке. В СССР его не переводили и не публиковали — антимилитарист, антифашист, демократ и пацифист Тухольский не вписывался в советские догмы. Сейчас он тоже не вписывается ни в новую казенную программу, ни в одуряющий мейнстрим шоу- и паралитературы. Но его стоит читать, из хаоса и краха первой немецкой республики он обращается в том числе к нам.
Когда Гитлер пришел к власти, Тухольский эмигрировал в Швецию. В 1935 году он покончил самоубийством. Его тексты не отмерли и не ушли в историю, как это часто бывает с актуальной журналистикой, связанной со своим временем. Они живы до сих пор.
Пусть у Курта Тухольского будет своя именная рубрика в этой подписке.
ТУХОЛЬСКИЙ
Курт Тухольский. Фото: Википедия
Вот как выглядит полиция на всем нашем континенте.
В большом сером здании с неопрятными коридорами сидят люди в форме и неправдоподобно пыльные клерки. Все без исключения служащие полиции в среднеевропейских странах перед поступлением на службу сдали экзамен на невежливость. Полицейский чиновник с безошибочным инстинктом говорит и делает то, что создает людям трудности, чего они не ждут, что нарушает их планы. Его язык резок и суров; если он не набрасывается на вас сразу, то только потому, что у него нет времени. Отец семейства, гражданин и налогоплательщик переступает порог полицейского участка и тут же с удивлением понимает, что там, снаружи, он вел незаконную, не вполне разрешенную, чересчур свободную жизнь — жизнь ученика на перемене. Только здесь, в этих стенах, он понимает, что такое порядок. Он уменьшается в размерах, у него больше нет прав, он ничего не значит, он просто-напросто больше не существует. Здесь витают в воздухе небывалые преступления; болезненное чувство того, что он не совершил их и тем самым противоречит надеждам чиновников, переполняет посетителя. Но сначала он должен ждать.
Полиция отменила само понятие времени. Не стоит говорить, сколько часов тратится впустую в полицейских участках Европы. Бедному подданному нужно государство — или лучше сказать так: он нужен государству для ребячьих игр — и потому для начала он попадает под арест и высиживает свои бумаги в коридорах.
Дни напролет по всему цивилизованному миру тупо и раздраженно ждут сотни и тысячи людей, которым необходимо попасть в кабинет бюрократа-полицейского. Всё, кажется, принято во внимание при возведении зданий для полиции, только не то, что сюда будут приходить люди.
Как они пробьются через все эти комнаты, переходы, пункты контроля паспортов, проходные — их личное дело. Да, это неуважение таит в себе глубокое воспитательное значение: посетитель должен почувствовать, что он вор, жалкое существо, пустое место. И то, что его не сажают немедленно за решетку — лучшее, что с ним может случиться.
Два потерянных в ожидании часа — время, за которое можно было бы написать сто строк «Одиссеи», заработать деньги на бирже, сделать ребенка, поехать на природу. Ничего не сделано. Надо ждать. Потом — бейся, сердце! — появляется Могущественный.
Могущественный распространяет вокруг себя атмосферу грубости и плохо вымытого тела. Воинственный дух и немытые ноги придают этому человеку неизъяснимый аромат.
Легкий, тут же улавливаемый внимательными глазами посетителя кивок значит: «Что вам надо?» Звучит ответ. Первый закон полиции: «Нет». Из комнаты вон. Второй закон полиции: «Нет. Вы сначала должны…» Из комнаты вон. Новый коридор. Новые ожидания. Новые бумаги.
Немецкие полицейские используют радиотехнику, 1925 г. Фото из архива
Потому что без бумаг полиции нет никакого удовольствия быть полицией. Количество удостоверений, паспортов, удостоверений личности, разрешений допуска, справок, виз, свидетельств наследования, документов для живых и для мертвых, изобретенных в нашем патриотическом Отечестве в последние годы, показывает, что предприятие работает само для себя. Глупо искать в подобном нагромождении глупости и хитрости какой-либо иной смысл, кроме того, что им надо тем или иным способом вычеркнуть тысячи людей из списков получающих пособия по безработице. И для этого у нас есть полиция.
Но помилуй боже, если за бумагой придет иностранец! Трудно изобразить, что произойдет в таком случае. Иностранец? Глаз полицейского с угрозой упирается в несчастного. Иностранец! Почему иностранец? Что ему здесь надо? Шпион? Шпион. Карманный вор? Все иностранцы карманные воры. Почему он не остался у себя дома и честно не зарабатывает там себе на хлеб? Сейчас мы узнаем — от нас ничего не скроешь! И пошло-поехало.
Прописка, выписка, разрешение, дозволение, отказ в дозволении, срок разрешения — короче, старое доброе высказывание одного венского окружного комиссара действует по сей день: «Жителю Вены нечего делать заграницей!»
Переступи этот порог — и ты пропал. Здесь перестают действовать все законы разума, вежливости, все распространенные в человечестве формы. Ты околдован. Ты спрашиваешь, и тебе никто не отвечает; у них у всех особенная болезнь: полицейская глухота. Ты просишь об анкете, а у них ее нет. Ты предъявляешь документы, они не смотрят. Ты качаешь головой; ты думаешь, что ты человек. Это ошибка. Тебя вообще нет.
У людей богатых дела идут лучше. Молодые чиновники в обшитых галунами фуражках стоят перед ними, они ждут господина барона, они получают нагоняй из-за госпожи жены советника, начальство устраивает им головомойку из-за господина генерального директора. Всё, что в нем остается после этого, жарится в адском огне.
В нашем любезном отечестве полиция представляет собой зверинец только до некоторой степени. Если не существует потребности во льве-полицейском, то, может быть, он и не станет пожирать вас. Но иностранец безмолвно стоит перед всем этим нагромождением глупости, злобы, грубости, перед избытком подлости и педантизма. Ничего не понимая, он разыскивает своих местных друзей и спрашивает их: «Но… Как такое возможно?»
И смотрите, те самые люди, которые хорошо относятся к нему, которые только что мужественно и откровенно говорили с ним о делах, политике, женщинах и книгах — вдруг смотрят на него поникшим взглядом. Ощущение нечистой совести овладевает ими.
Они опускают глаза. «Да…» Пожатие плеч. В большинстве случаев они вообще не знают, что вытворяет с иностранцами «их» полиция. Помочь они не могут. Хорошие ученики, которые поостерегутся вмешиваться, когда учитель хватает за шиворот кого-то с последней парты.
Если кто-то своровал у меня часы, то это не страшно — все с этим согласятся. Но если он ворует у меня мое время, то самое мое время, в которое я мог бы работать, зарабатывать деньги, радоваться жизни — это еще как страшно, особенно когда вор носит пеструю фуражку, саблю на боку или сидит в полицейском кабинете за письменным столом в застегнутой на все пуговицы форме или в нелепом штатском.
Подданный ругается на вышестоящего — на полицейского; в газетах существует целая литература, в витиеватых выражениях и с высокомерный иронией ругающая «высокое начальство» — всегда со сдавленным от страха горлом: «Как только он появится, все прячемся под лавкой!» Полицейское государство? Но это плеоназм (см. сноску 1).
Фото из архива
Ибо до тех пор, пока человечество хочет претворять свои фальшивые мечты в реальность с помощью насилия, посредством капитализма и с опорой на семейное счастье, принося в жертву заключенных в тюрьмы и пускающихся в бегство, в надежде на колючую проволоку и эшелоны военнопленных, так, как будто до сих пор существуют пограничные шлагбаумы, отдельные земли и старые города-крепости средневековья, которые могли вести себя так, как будто они одни на земле и которые сохраняли свой внутренний экономический порядок с помощью сторожевых псов, чье хорошее настроение достигалось легитимизацией их реликтового хамства и чья служба не стоит ни гроша и оплачиваете высоко —
до тех пор, пока государства во внешних делах будут вести себя так, как будто за ними по-прежнему стоит единый народ, тогда как на самом деле он давно распался на дающих и берущих, работающих, не потея, и работающих в поте лица своего, — до тех пор будет существовать полиция.
«Ну что, уважаемый коллега, я прочел это, имен он не называет, видимо, он имеет в виду прусскую полицию или Вайсмана, или не знаю кого еще… Я думаю, здесь у нас нет шансов!»
«Вы полагаете, здесь dolus eventualis (см. сноску 2)…?»
«Нет. Председатель суда сказал мне буквально на днях: «Я хотел бы как-нибудь однажды привлечь этого Вробеля (см. сноску 3)!» Я сказал, посмотрим. Вы знаете, он очень объективный человек, может себя поздравить с этим. В этот раз не выйдет. Но я буду держать дело под контролем».
«Да, правильно! Ну, всего!»
«Всего хорошего!»
До свидания.
Курт Тухольский
Опубликовано в Die Weltbühne 4 сентября 1924 г.
Перевод с немецкого: Алексей Поликовский
Cноски
1. Плеоназм (на древнегреческом излишний, излишество) — повторение одного и того же, дублирование смысла.
2. Dolus eventualis — (латынь), условный умысел. Юридический термин при определении вины.
3. Игнац Вробель — один из четырёх главных псевдонимов Курта Тухольского.
