Принято считать, что проблемы российской экономике всегда создавали высокие цены. Но сейчас власти недовольны их медленным ростом. Что же могло пойти не так?
Макроэкономическая загадка
У экономики нет для нас хороших цен — «Ведомости» пишут, что глава Минэкономразвития, на совещании у политического руководства выразил «обеспокоенность стагнацией спроса и иллюстрирующей эту проблему низкой инфляцией. Рост цен с сентября 2022 года был ощутимо ниже 3%, в то же время оперативные данные контрольно-кассовой техники свидетельствуют о спаде спроса в реальном выражении год к году. Ключевой задачей на 2023 г. было названо восстановление спроса, главным индикатором которого в нынешней ситуации выступает инфляция».
Как сообщают «Ведомости», представитель ЦБ РФ согласился с тем, что «потребительский спрос в настоящий момент остается сдержанным, что наряду с разовыми факторами нашло отражение в сравнительно низких темпах прироста цен в IV квартале 2022 г.». «Анализируя макроэкономические эффекты со стороны спроса, как правило, говорят о совокупной величине. Помимо потребительского в этот показатель также входит спрос со стороны государства, инвестиционный спрос и чистый экспорт», — отметил представитель Банка России. По его словам, несмотря на то, что активность населения невысока, вложения госсредств растут, что поддерживает экономику и спрос в целом.
То есть, скажет экономист, вместо людей тратит деньги правительство. Конечно, можно поддерживать экономику и так, но, согласно данным Минфина РФ, по состоянию на 24.01.23
превышение запланированных расходов федерального бюджета с начала года составило 1923,3 млрд, а вот «недобор» доходов федерального бюджета с начала года составил 349,4 млрд.
То есть власти хотели бы, чтобы экономику поддержали своими деньгами люди — но, получается, росту спроса мешает снижение цен?
Тут что-то не так. Сколько лет начальство стояло на том, что рост цен это плохо. Высокая инфляция — вечный жупел что людей, постоянно недовольных ценами, что власти, вечно вспоминающих «девяностые». Теперь выясняется, что низкая инфляция — тоже нехорошо. Дороговизной вы недовольны, дешевизна вам не нравятся, — я не знаю, каких цен вам нужно, могла бы сказать «экономика».
У каждого — своя правда
На самом деле, с тем, что цены растут медленно, можно было бы и поспорить. Да, из обзора инфляции за декабрь, представленного ЦБ РФ, можно сделать вывод, что цены растут не быстро — по итогам 2022 года инфляция составила 11,94%, на 3,55 п.п. выше, чем в 2021 году. Основной вклад в увеличение годового показателя внес резкий рост цен в марте–апреле, в мае–декабре инфляция замедлялась, сообщает финансовый регулятор.
Но, принимая свои решения по денежно-кредитной политике, ЦБ смотрит не на годовую инфляцию (прирост цен за последние 12 месяцев), а на текущие темпы — изменение цен «месяц к месяцу» с поправкой на сезонность. И вот здесь картина уже другая: в том же самом обзоре «Динамика потребительских цен», № 12 (84), декабрь 2022 г., финансовый регулятор сообщает о «некотором ослаблении дезинфляционных факторов». В переводе с банкирского на русский это значит, что рост цен может ускориться — на фоне потенциального ослабления рубля и восстановления спроса. В этом же году, по мнению ЦБ, сохранится действие шоков со стороны предложения (шоки издержек) — то есть
предприятия могут столкнуться с ростом цен на комплектующие и свои издержки перенесут в потребительские цены.
Позиция финансового регулятора понятна — ЦБ отвечает не за рост производства (это дело правительства), а за стабильность денежного обращения. Есть цель по инфляции — 4% в 2024 году, на этот год ЦБ прогнозирует, что цены вырастут на 5–7%, вот Центробанк и следит, чтобы цены не вырвались за эту планку.
Но и позицию начальников по экономическому развитию можно понять — им, конечно же, не нравится не столько низкая инфляция, сколько низкий спрос (в первую очередь, на товары «отечественных» производителей).
Но низкий спрос беспокоит начальника не в том смысле, что люди ничего не покупают, а в том, что «бизнес» ничего не инвестирует в «производство» (ну разве что осваивает деньги, которые выделяет правительство, но это немного «не то»). Соответственно, и банки, как выразился министр финансов, испытывают «низкий аппетит к риску».
Можно понять и «бизнес», и «банки»: в условиях замедления роста/снижения цен, инвестировать не хочется — ты не можешь угадать спрос. Рост цен в той или иной отрасли или на тот или иной товар — это самый верный маркер, свидетельствующий о неудовлетворенном спросе и возможности заработать. А
если цены тормозят, то «бизнес» рассуждает иначе: отложу-ка я инвестиции и подожду-ка я дефицита — там, где «за товарами» выстроится очередь, вот там, скорее всего, и будет заработок.
Люди, глядя на ценники в магазинах, тоже действуют рационально: в ситуации, когда товары перестали стремительно дорожать (а что-то и подешевело), не имеет большого смысла ломиться за большими покупками — можно потерпеть, а вдруг завтра-послезавтра будет еще дешевле (особенно в ситуации, когда в своих доходах люди не уверены). Это и называется сберегательная модель поведения, когда возможность накопить деньги «на завтра» оказывается важнее возможности потратить деньги «сегодня»).
Да и ассортимент предлагаемых товаров не внушает потребителю большого желания немедленно бежать в кассу. Самый наглядный пример тут — автомобильный рынок в отсутствие нормальных автомобилей по доступным ценам. Что бы там ни говорили об импортозамещении и отечественных «Москвичах», люди не хотят признавать, что утратили доступ к современным автомобилям, и не торопятся тратить деньги на китайские и российские «автозаменители». То же касается и ряда других товаров длительного пользования, с приобретением которых «можно и подождать».
Все сказанное выше — это самые основы макроэкономики, и правительству они, безусловно, известны. Так почему тогда начальство удивляется низкой инфляции в сочетании с низким спросом?
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
Незаметная денежная реформа
Все, что происходит на рынке сейчас, — производная от решений экономических и финансовых властей в конце февраля 2022 года. Фактически комплекс этих решений можно охарактеризовать как конфискационную «денежную реформу», которая сделала «рубль» другой валютой. Не по внешнему виду, а по функционалу. При тех же «внешних характеристиках» содержательно рубль стал «другим рублем». Кто хочет, может называть его «суверенным», но вот «конвертируемым» рубль быть перестал.
Что произошло? На протяжении последних 30 лет люди в РФ в своих сбережениях оперировали не столько «рублем», сколько парой «рубль/доллар», причем «наличный доллар» внутри экономики РФ играл примерно ту же самую роль, которую в экономике США играют «трежерис» — облигации федерального правительства. «Защитный» высоколиквидный актив, обладающий рядом ценных свойств, — он понемножку растет в цене, он может быть использован как средство платежа (за пределами РФ), он может быть легко конвертирован.
Динамика курса рубля к доллару была не только рыночной, но и понятной, что делало доллар доступным инструментом сбережений. «Бакс — он и в Африке бакс».
Весной 2022 года власти РФ эту связку валют «разломали», искусственно установив курс рубля к доллару — и тем самым заставив людей думать не о расходах, а о сбережениях. «Долларовая часть» сбережений людей резко обесценилась, заставив народ взяться за накопление рублей. Завысив курс рубля, власти фактически «сократили» ту часть накоплений людей, которая «хранилась в долларах».
Если у вас было отложено 1000 долларов на черный день, то в январе 2022 года вы могли превратить их в 75 000 рублей, а в мае — уже только в 56 000. На макроуровне — это то же самое, что конфискация сбережений.
Можно, конечно, сказать, что не надо было людям держать накопления в долларах, но… Люди помнят, что рубль к доллару обесценивался каждые семь-восемь лет чуть ли не вдвое — так было в 1998 году, и в 2008-м, и в 2014-м. И все к этому шло в 2022-м — если бы не ЦБ РФ, жестко зарегулировавший рынок, не колоссальный приток валюты и не резкое сжатие импорта.
Все происшедшее — очень похоже на ситуацию, сложившуюся в экономике СССР после конфискационной денежной реформы 1947 года: тогда цены резко выросли, доходы «остановились» — и оставшийся на рынке объем потребительских товаров оказалось невозможно реализовать. Возникла дефляционная ситуация, постепенно преодолевавшаяся шестью последующими ежегодными снижениями цен, которые до сих пор поминаются, как «великое сталинское достижение».
Но сейчас ведь, по большому счету, произошло то же самое, только еще и кредит «сжался». Спрос упал — деньги вроде есть, но покупать не хочется, поэтому мы и наблюдаем плавное снижение цен (в отличие от «дискретного» сталинского), которое так же плавно должно будет привести нас от затоваривания к дефициту.
А дефицит — это совсем не то, чего хотелось бы властям, действительно много сделавшим для того, чтобы «витрина российского госкапитализма» оставалась наполненной товарами. Но у потребителей и производителей по этому поводу может быть свое мнение.
