В «Иллюзионе» праздновалось сорокалетие фильма «Начало». Большие фантазеры рекламщики братья Гнатюки затеяли широкое гулянье в интерьерах, одежде, с музыкой, едой и прочими прибамбасами начала 70-х, для желающих были даже «кинопробы» знаменитой сцены Паши и Аркадия («птицу можно руками», у меня с того дня и майка хранится с таким слоганом). Веселились от души.

Главным действом юбилея был, разумеется, собственно фильм. Представлять его должны были главные персоны — Панфилов и Чурикова.

— Инна Михайловна задерживается, — объявил ведущий, — встретимся с создателями картины по окончании.

После фильма к микрофону вышел Глеб Анатольевич, извинился: актриса приболела, приехать не сможет, я, мол, за нее.

Наверное, в каждом из нас есть как бы отблеск любимого актера. Если артист занимает в нашей жизни достаточно ощутимое место — мы поневоле достраиваем для себя его человеческое измерение. Инна Чурикова за шестьдесят лет вошла в само-чувствие каждого советского, а потом российского зрителя. Я едва была знакома с ней, но мне виделся ее характер, будто бы не один, а сто один раз мы сидели рядом за дружеским столом. «Она застенчивая?» — проверяла я потом у моих знакомых, близко друживших с ней. «Ужасно!» — говорили все.

Артистка, сыгравшая в 84 фильмах и в паре десятков спектаклей — в большинстве из них главные роли. Сотня перевоплощений. О каком волнении, о какой тем более застенчивости может идти речь? В том-то и дело. Погружаясь в роль, Чурикова переставала быть собой. Абсолютный гений перевоплощения. Она не «входила в образ» — роль прорастала в ней. На сцене и перед камерой не было Инны Чуриковой. Были королевы; была неумолимая миллионщица; заматеревшая, растерявшая свою хрустальность Ася Клячина; маленькая бессмертная фландрийка; туповатая, но горячо болеющая за дело чиновница; тетка-пьянчужка; святая воительница; иудейская жена-обманщица и еще десятки женщин, старух, девчонок, дам и шалав… Но это — числитель. А в знаменателе-то тем не менее — одна и та же, прямо скажем, обделенная внешностью девочка из башкирского поселка Белебей.

Инна Чурикова родилась в эвакуации. После войны ее родители служили агрономами, мама училась, работала, потом ночами писала диссертацию, папа завел новую семью… в общем, как у всех. Откуда в эту, в сущности, лишенную художественных впечатлений голову залетела мысль о театре? Теперь уже никто не узнает. Мне рассказывали друзья Параджанова, что он практически ничего не читал, при этом я своими глазами видела рукописи тридцати его сценариев-апокрифов разных знаменитых сюжетов — от Дон Кихота до Кармен. «Из ноосферы», — говорят образованные. «От Бога», — говорят те, кто попроще. Я из тех, кто попроще.

В 15 лет девятиклассница Чурикова записалась в студию при театре Станиславского. Потом, как уже известно, несколько провалов в театральные училища — неформат…

Вообще — ну вот представьте себе: девушка, в которой бродят соки героинь, раскрывает свою совсем еще беспомощную, как котенок, душу перед умудренной приемной комиссией… А ей: детка, посмотри на себя в зеркало! О нет. Я ж сама туда едва не зарулила. Но сбежала, даже не дойдя. А эта… Пошла. И пошла. И пошла. И с третьего раза. Только с третьего!

Это ж какая уверенность. Что, как выяснилось с годами, совершенно не исключает застенчивости и — да! — неуверенности.

Инна Чурикова с младенчества несла в себе актрису. Вероятно, это свойство гения — отдаться волне судьбы, твердо зная, что вынесет на Тот, на Единственный Берег.

Глеб Панфилов, студент высших режиссерских курсов, искал девочку для дипломного фильма…

Нет, не так. Глеб Панфилов. Родился в 34-м в Магнитогорске, в школу пошел за год до рождения Инны. Заинтригованный однажды проявкой фотографий, занялся химией. После химфака Уральского политеха устроился мастером на завод медаппаратов в Свердловске, потом научным сотрудником НИИ. Родители — преподаватели истории КПСС и научного коммунизма.

В 1959 году Глеба назначили руководителем отдела пропаганды в горкоме комсомола Свердловска. В 1961-м вступил в партию (в которой вполне безупречно просостоял до, кто бы сомневался, 1991 года).

Последовательный такой, целеустремленный и вполне карьерный паренек.

В общем, как говорил руководитель самодеятельного театра одного ИТУ, дух веет, где хочет.

И вот тогда стал он придумывать дипломный фильм. Про санитарку, влюбленную в революцию. Такую пацанку, немного ку-ку, которая еще и с Богом общается через свой уникальный художественный дар. Потому что дух-то — он веет…

Короче. Глеб этот Панфилов совсем сошел с ума. Рисовал свою Таню Теткину на промокашках и на салфетках и искал ее повсюду. И однажды увидел в какой-то передаче по телевизору. И вот она, логика любви. Инну Чурикову Панфилов видел до этого пару-тройку раз в кино, однажды даже в главной роли («Морозко»).

А еще — в роли Розочки в дерзкой по тем временам комедии «Тридцать три» Данелии. И даже в изумительной роли «колдуньи» Нелли в «Старшей сестре». Но не узнал. А в той старой телепередаче узнал. И нашел! Не по актерской картотеке, а совсем неведомыми телевизионными путями. Инна уже окончила «Щепку», служила в ТЮЗе и даже снималась, несмотря на неформатную внешность. Кстати, когда она пришла в 64-м к Данелии пробоваться на роль Розочки, Гия рассвирепел и едва не выгнал ассистента (кого ты привел! мне нужна вамп!). И на следующий день пришла вамп. Сводила с ума. Обольщала и обжигала. Ну вот, сказал ассистенту режиссер, другое ж дело!

Через год Георгий Николаевич снял ее в дико смешном эпизоде в «Я шагаю по Москве» — беззаветная чмошница рисует лошадь. Вряд ли хоть кто-нибудь, видевший фильм, смог ее забыть. Не эпизод — биография, на уровне лучших эпизодных актеров. Вторая или третья роль в кино.

Чудо перевоплощения Инны Чуриковой было именно чудом. Лицедейство — нормальное профессиональное качество актера. Как способность писателя плести словесную ткань. Профпригодность. Чурикова не нарабатывала это умение. Способность перевоплощаться — становиться иным существом — была ей присуща. То есть, конечно, — и труд, дикая добросовестность отличницы. Еще когда она в ТЮЗе играла всяких там зверей (людей ей как-то не доверяли), Инна ходила в зоопарк, наблюдала за повадками какой-нибудь лисички… Но при этом в нее был как бы встроен некий механизм, который позволял ей менять свою природу. Этому научить нельзя. Можно скопировать пластику лисы — но стать лисой может только хули-цзин, кицунэ — настоящий оборотень. Когда Василий Ордынский искал исполнительницу на роль Райки в «Тучах над Борском», Чурикова была одной из многих. И режиссер, вообще-то говоря, совершенно не собирался ее утверждать, даже пробовать не хотел. Но второкурсница показала ему почему-то… тюленя. Так Инна дебютировала в кино.

В русском театре, а потом и кино была одна актриса, старше Чуриковой на сорок лет и на столько же лет опередившая свое время. Возможно, единственная, равная Инне Михайловне по масштабу. Но ни театр, ни кино не доросли тогда до нее, и режиссер, который смог бы рассмотреть за «неформатной» внешностью чудо, не встретился.

Но и для Панфилова встреча с Инной была именно что судьбоносной. Фильм «В огне брода нет» для обоих оказался откровением, той Нагорной проповедью, на фундаменте которой больше полувека они совместно строили религию своей любви и своего искусства. Между прочим — к вопросу о полноте перевоплощения: играя Таню Теткину, Инна научилась рисовать…

Красота Инны Чуриковой еще не один год оставалась тайной для всех, кроме ее мужа. Сначала Таня Теткина, которая выламывалась из советских стандартов настолько, что фильм был запрещен к показу в Москве, даже после того, как получил «Золотого леопарда» в Локарно. Потом годы мытарств с главным фильмом их жизни — «Началом». Как известно, Глеб Панфилов хотел снимать историю Жанны д’Арк, с Инной, разумеется. Госкино выстроилось свиньей во всех смыслах, топало ногами и стучало кулаками. И тогда Панфилов с Евгением Габриловичем сочинили сюжет, чье сорокалетие мы праздновали в 2010 году. Фильм вышел, с большим чиновничьим скрипом. И немедленно стал не только любимым кино советского зрителя, но и попал во французский музей киноискусства как лучший фильм… о Жанне д’Арк.

А фактура актрисы все еще оставалась небесспорной. Пока Микола Гнисюк, великий фотограф кино, не сделал ее портрет для журнала «Советский экран» — настоящее и прекрасное лицо нового кинематографа.

Маленькая Неле — первая роль, в которой я увидела Чурикову на сцене, «живьем». И до сих пор, спустя 48 лет, помню ее. Душа Тиля и «Тиля». Рядом с Караченцовым, артистом-вулканом, из полыхающей плоти и крови, Инна фантастическим образом была этой плоти лишена. Она трепетала и словно бы летела по сцене — косо, как снег. Наверное, такова материя ангелов.

Сначала Глеб Панфилов, а потом Марк Захаров поняли суть ее красоты: средневековость. Чистота линий, прозрачность глаз и кожи, аскетичность. И та особая тонкость кости, стеклянная хрупкость, которая стала в конце жизни ее главной бедой и болью. Когда стало наконец ясно, что эту птицу — нельзя руками.

Но до этого было еще далеко.

Зрелая Чурикова не боялась ничего.

Однажды замечательный клоун Леня Лейкин, ученик Полунина, ставил клоунаду с драматическими артистами. «Поймите: вам можно все! Ничего не бойтесь», — требовал мальчишка от заслуженных и народных.

Легла раз карта — пришлось мне смотреть «Ширли-Мырли» дома у Владимира Меньшова, в его присутствии. Режиссер сидел рядом и зорко следил за моей реакцией. Включаю простака, ухмыляюсь, стараюсь с этого пути не сбиться. Но постепенно снобская корка отмокала, и Чурикова сделала свое дело: я стала смеяться. На радость режиссеру — в голос. Искренне.

В послужном списке Инны Михайловны много буффонных эпизодов и очень смешных ролей. Мы знаем комических актрис, и хорошо, что они есть. Но Чурикову роднит с Раневской еще и громадный диапазон. У Фаины Георгиевны была спекулянтка в «Шторме», но была и «Мечта», и «Дальше тишина». Чурикова — потрясающая Сара в «Иванове»; Офелия — а спустя несколько лет и Гертруда; в самом начале пути, на пространстве одного фильма — такая забавная Паша Строганова и обреченная Жанна; Васса Железнова и Ниловна, восходящие от хрестоматии к личному и историческому трагизму…

Жалко, что среди монарших особ, сыгранных Чуриковой, нет Александры Федоровны, жены последнего императора. «Романовы — венценосная семья» — самая крупная неудача Глеба Панфилова, и сыграй Чурикова императрицу, она бы точно вытащила картину, как вытащила когда-то «Ширли-Мырли». Инна Михайловна блестяще озвучила Линду Беллинхэм, и была, кажется, какая-то причина, почему Панфилову пришлось пригласить английскую актрису, сейчас уж и не помню. Но не царское это дело — дубляж. Как не дело актрисы, даже королевы, писать сценарии.

Инна Михайловна не часто обращалась к перу и бумаге, и было это занятие, честно говоря, не самым сильным ее местом.

Но однажды я была свидетелем, как Чурикова писала письмо Путину. Моя подруга, известная правозащитница, попросила Инну Михайловну подписать письмо в защиту Юрия Дмитриева. Нет, сказала актриса, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством». Не хочу я подписывать чужое письмо. Напишу свое.

В тот вечер подруга была у меня в гостях. И вот звонит ей Чурикова и вслух читает по телефону свое послание.

Алла Демидова как-то сказала мне в интервью: «В русском театре после Алисы Коонен осталась одна трагическая актриса. Это я».

Пытаюсь вообразить эту реплику в устах Инны Чуриковой. Но — никак. Вот просто немыслимо.