Голос Николая Озерова входил в каждый дом так же естественно, как воздух из раскрытого окна или форточки. Если быть более точным, голос не входил, а врывался, принося с собой ощущение привычной свежести и привычного же праздника. То, что на телеэкране могло быть сплошное занудство, роли не играло — голос подчинял себе зрелище, если это был нулевой футбол, голос был адекватен зрелищу, если это был топовый хоккей, и никогда голос не переходил на ворчание, потому что спорт, по Озерову, всегда должен был быть праздником, герои спорта — беспримесно безупречными, победы — честными и великими.

Озеровский пафос в глухие советские годы кого-то мог раздражать и порой казаться вызывающе неуместным, но для большинства, смею думать, он был абсолютно оправданным, а может быть, в чем-то даже необходимым.

Собственно, он был такой оптимистичный вдохновитель и утешитель всесоюзного масштаба, создатель великого мифа о героях спорта — правда, основания для такого подхода у Николая Николаевича, безусловно, были. Озеров, в роду которого были священники и дворяне, идеально попал в советскую эпоху, в которой на протяжении тридцати с лишним лет был одним из самых заметных ее голосов. Когда советская эпоха доживала последние годы, необходимость в голосе Озерова отпала, что было объяснимо, но лично для него исполнено драматизма.

Ближе к середине 60-х я стал различать, что есть не только голос Озерова, но и голоса других спортивных комментаторов — это пришлось на начало спортивно-телевизионной эпохи; но Озерова все равно было больше в разы, других слышал от случая к случаю, хотя, может быть, это просто сейчас так кажется. Радиорепортажи легендарного Вадима Синявского не застал, но могу поверить многократно их слышавшим — футбол они видели глазами обладателя неповторимого, с хрипотцой, голоса. Фронтовик Синявский, не знавший слова «спортивный режим», рассказывал о футболе так, что у слушателей сама собой возникала картинка, которую легко можно было дорисовать.

Нечто подобное проделал Николай Озеров с хоккеем, причем это касалось не только радио, но и телерепортажей — он придавал зрелищу дополнительный импульс, будивший фантазию. Анна Дмитриева, выдающаяся теннисистка и комментатор, мудро и парадоксально заметила, что еще не известно, что больше способствовало невиданной популярности хоккея с начала 60-х — победы сборной СССР или репортажи Озерова. Такая оценка выше любой награды, такое вряд ли можно сказать про потрясающих, великолепных, замечательных представителей самой обсуждаемой профессии — от Виктора Набутова, Котэ Махарадзе, Нины Ереминой, Евгения Майорова, Владимира Маслаченко до Юрия Розанова и Василия Уткина.

Вопрос, почему так получилось, простого ответа не имеет. Из сегодня вообще трудно понять, как слово «комментатор» и фамилия «Озеров» стали синонимами: в любимых футболе и хоккее разбирался неважно, редкими фактами зрителей не баловал, образностью не блистал, штампами не брезговал, банальностей не стеснялся, ирония и подтексты — вообще не про Озерова, из фирменного и оставшегося в истории разве что протяжное «го-о-о-л!!!», да еще «такой хоккей нам не нужен». Все так и не так.

Он играл роль комментатора. Я не про кино, там с десяток разной степени наивности попыток Озерова предстать в образе Озерова. Я про жизнь и работу, и главную его роль. Этот образ получался у него лучше всего, не зря же отец, тоже Николай Николаевич, оперный певец и народный артист СССР, перед смертью прямо посоветовал 30-летнему Коле и дальше работать с микрофоном.

Не то чтобы не верил в сына-актера, хотя тот давно был в труппе МХАТа, и не то чтобы совсем разочаровался в сыне-теннисисте, многократном чемпионе страны и заслуженном мастере спорта, между прочим. Нет, просто Николай Озеров-старший смотрел вперед, видя перспективы сына именно на комментаторской стезе.

К микрофону знаменитого теннисиста, неплохого футболиста, уже известного актера Николая Озерова впервые подвел Вадим Синявский в конце августа 1950-го, прямо во время армейско-динамовского дерби. Две недели начальство выдерживало паузу, чтобы дождаться отклика слушателей, дебютант понравился, так карьера будущего спортивного комментатора номер один и начиналась. Она определенно должна была помешать карьере актерской, тоже развивавшейся успешно, но это стало окончательно ясно где-то в начале 60-х, когда хоккей вознес популярность Николая Озерова на немыслимую высоту.

Нет, он уже провел свой самый знаменитый на тот момент репортаж с финала первого и победного для сборной СССР Кубка Европы‑1960 по футболу, его голос звучал с олимпийских арен и чемпионатов мира, он был нарасхват и на внутреннем уровне.

Не хватало самой малости — победительной уверенности хотя бы в одном из двух самых популярных игровых видов спорта. Футбол в силу слишком разных притяжений силы не годился, оставался хоккей.

Озерову повезло с хоккеем, а хоккею — с Озеровым. Ровно с того момента, когда 7 марта 1963-го из Стокгольма он произнес свое знаменитое «говорит и показывает «Юханнесхоф», их общая слава начала расти стремительно и бесповоротно. Тут все сошлось, тут яснее всего проявилось то, что поднимало и отличало Озерова от его не менее талантливых коллег. Непосредственно сценой был лед и игровое действо, а голосом этой сцены был он, Николай Озеров, перед которым был зрительный зал с аудиторией в несколько миллионов человек. Потом счет пошел на десятки миллионов, но для Озерова «зал» всегда был единым пространством, и он брал его, как должен брать театральный зал хороший спектакль.

Главный секрет Николая Николаевича Озерова был именно в умении увлечь и объединить всех, кто включал телевизор во время трансляции. Поэтому он и не перекармливал аудиторию мудреными терминами, не старался приобщить ее к познанию тактических тонкостей, он, скорее всего, сознательно работал на условных дядю Васю и тетю Клаву. Справедливо полагая, что продвинутые сами поймут, что к чему, а основной массе этого и не надо. Надо, чтобы наши выигрывали, желательно красиво — и он, человек у микрофона, всю жизнь оставался рупором и вдохновителем идеи, отражавшей желания миллионов.

Несмотря на кажущуюся простоту, это была работа тонкая и точная, пусть и в определенных рамках. За осененные красными знаменами победы при крушении идеологии придется заплатить дорогую, даже слишком дорогую цену, но легко бросать камни в прошлое из сегодня, важнее понять, почему так происходило и что мы с этого, несмотря на все издержки, имели. В частности, имели мы гарантированно качественное зрелище с участием сборной СССР, с голосом Николая Озерова, который из монреальского «Форума» в первых числах сентября 1972-го возвестил нам о начале новой хоккейной эры. То, что пленку с записью репортажа о первом матче Суперсерии‑1972 СССР — Канада смыли, считаю не просто головотяпством, а преступлением.

Полтора десятилетия спустя Озерова из эфира начнут подвигать — да он и неизбежно должен был уйти вместе с эпохой. Новые времена не нуждались в пафосе, даже очеловеченном. Правда, уход, наверное, можно было обставить как-то иначе. Хотя вряд ли Озеров согласился бы остаться в качестве гуру для молодых — он не был человеком с кафедры, он был и остался человеком игры у микрофона.

Его замечательная дочь Надя, человек непростой судьбы, сказала недавно, что, будучи уже тяжелобольным и лишенным любимой работы, прошлым отец не жил. Ездил с выступлениями по стране, пока мог, вел свои программы, пока мог и пока давали, не был обделен прекрасными великими друзьями, у него оставалась любимая Загорянка и любимая семья, он продолжал помогать людям, а любимому спортобществу «Спартак» из последних сил помогал до последних часов такой долгой и такой короткой, разделившейся на «до» и «после», жизни.