Что бы ни было триггером скандального отзыва лицензии на вещание у телеканала «Дождь» и чем бы в среднесрочной перспективе эта история ни завершилась, она вскрыла существование проблемы, которая выходит далеко за рамки этого скандала. Это проблема отношения сегодняшней Европы к «русскости» как таковой, то есть ко всему, что связано с русской культурой, языком и государственностью вне зависимости от того, в какую оберточную бумагу эта «русскость» завернута.

Наивное предположение, что Европе могут быть нужны «полезные русские» (в актуальной терминологии — «хорошие русские»), то есть в контексте нынешней ситуации — те русские, которые выступают против спецоперации (для их идентификации даже предлагают подписывать соответствующую удостоверенную «международно признанным органом» декларацию), не подтверждается на практике.

Разумеется, такого мнения придерживаются далеко не все в Европе, но оно стремительно распространяется по континенту и в большинстве соседствующих с Россией государств уже является доминирующей. Русофобия в прямом и натуральном смысле этого слова, то есть боязнь всего русского, стремительно захватывает по крайней мере часть Восточной Европы. Увы, для этого есть веские причины.

Действия против Украины показали, что Россия в XXI веке готова вести походы XIX века жестокими методами XX века. Для тех же народов, в культурный код которых «русскость» вписана приблизительно тем же образом, которым в культурный код самих русских вписан татарский «дед Бабай», спецоперация в Украине стала условным сигналом к всплеску инстинктивного страха стать в очередной раз объектом русского империализма. Это привело к вспышке тотальной неприязни к стране, пытающейся вновь стать империей, и всему, что может с ней ассоциироваться.

Русофобия, о которой так много говорили и продолжают говорить в Кремле, не была причиной и поводом для спецоперации, но стала ее объективным и неизбежным следствием. Ее в той или иной степени сегодня ощущают на себе все русские вне зависимости от их личного отношения к событиям. Это объективная реальность современной Европы, данная русским эмигрантам иногда в весьма неприятных ощущениях, с которыми они не всегда могут совладать.

Страх русский

Несколько лет назад, после первой вспышки конфликта («присоединения» Крыма и взятия под контроль Донбасса), которую — принимая желаемое за действительное — многие из нас посчитали изолированным эпизодом, я поспорил заочно с журналистом и политологом Виталием Портниковым, который уже в те времена, кажущиеся сегодня вегетарианскими, предложил «отменить русскость» в целях национальной безопасности. Я посчитал тогда эту меру избыточной; сегодня я понимаю, что это был всего лишь фальстарт, и Виталий предложил раньше других то, что теперь стало доминирующей парадигмой общественных настроений в Украине и целом ряде других европейских стран.

Возражая Портникову, я ссылался тогда на «случай Эренбурга». Эренбург был одним из самых часто поминаемых в нацистских медиа советских деятелей, степень ненависти к которому очевидно контрастировала с его весьма скромным статусом в советской иерархии. Этому были свои причины. Эренбург сыграл как пропагандист выдающуюся роль в формировании из немцев образа врага.

Пять лет назад эренбурговская формула применительно к новейшей истории казалась мне бредовой фантазией. Сегодня она выглядит лейтмотивом политики в странах, подвергшихся спецоперации, либо ожидающих своей очереди в списке тех, кто вскоре может стать жертвой таковой. Условно говоря, события достигли так называемой точки Эренбурга, когда все русское стало ненавистным для десятков миллионов украинцев, а также для десятков миллионов сочувствующих им жителей Европы, в первую очередь — в странах Балтии и Польши, где страхи сегодняшнего дня наложились на исторические обиды дня вчерашнего.

Можно как угодно относиться к этому неприятию «русскости» в любой ее форме, но уже невозможно не учитывать ее как данность. Соответственно, каждый русский в отдельности и любые российские организации (и тем более медиа), оказавшиеся по своему выбору или волею судьбы на территории стран, где такое отношение к «русскости» является доминирующим, обязаны учесть данное обстоятельство в своей практической деятельности или как минимум выработать в себе четкое и внятное к нему отношение.

Ошибка «резидентов»

Многие эмигранты из России, становясь резидентами тех стран, где неприятие всего русского является государственной политикой, поддерживаемой значительной, если не большей частью населения, предпочитают не замечать прохождения этими странами «точки Эренбурга» и вести себя так, будто они «обычные европейцы», но просто им «немного не повезло с Путиным». К сожалению, это не так, и в глазах остальных они не такие.

Сам факт увеличения «русского элемента» на своей территории рассматривается ими в лучшем случае как фактор серьезного дискомфорта, в худшем — именно как угроза национальной безопасности. Качества и свойства души приехавших в расчет не принимаются, да в душу каждого приехавшего и не залезешь. А если это все накладывается еще и на глубокий конфликт между русскоязычной общиной и коренным населением, как это имеет место в Латвии, например, — ситуация становится крайне взрывоопасной.

В такой ситуации сама попытка сохранять свою «русскость» и тем более подчеркивать ее, претендовать на то, чтобы выражать самостоятельную, «русскую», точку зрения, выпячивать сохраняющуюся связь с покинутой Россией, воспринимаются местным населением в штыки, а иногда и как оскорбление. Это именно то, что, на мой взгляд, стало реальной причиной скандала вокруг «Дождя». От телекомпании ожидали, что она будет русскоговорящим, но при этом латвийским по духу СМИ, то есть будет транслировать точку зрения латышской общины на Россию, но на русском языке. Вместо этого «Дождь» стал позиционировать себя де-факто как русское СМИ с «латвийской лицензией». Такая опция в меню возможностей нынешней русской эмиграции отсутствует.

Для Латвии, и тем более для Украины, Россия — это враг безо всяких нюансов. В этих условиях рассуждать о том, что хорошо и что плохо для России, а не для принявших эмигрантов и их организации стран, воспринимается местными элитами с плохо скрываемым раздражением. Возмущает их и постоянное педалирование темы «будущего России». Какое будущее украинцы, например, могут желать России? Странно было бы ожидать от украинцев и их союзников по коалиции, чтобы они отнеслись к этому вопросу философски, а не предельно категорично…

Быть иль не быть?

Очень многие (хотя далеко не все, конечно) европейцы и очень многие (также далеко не все) эмигранты из России дают сегодня разные ответы на сущностный вопрос: что делать с Россией?

Когда речь заходит о русской культуре как таковой, сторонников тотальной cancel Russia находится не так уж и много, хотя они и существуют. Тем не менее «Спящую красавицу» Чайковского как ставили в Лондоне, так и продолжают ставить, а новый сезон в La Scala, насколько я понимаю, открылся оперой Мусоргского, несмотря на бурные протесты части эмигрантов. Но когда речь заходит о судьбе русской государственности, ситуация резко меняется.

Никакой — ни путинской тоталитарной, ни антипутинской демократической.

Возрождение русского милитаризма и экспансионизма привело многих в Европе к убеждению, что «демократическая Россия» — это утопия и что Россия всегда будет такой — то есть вечно нависающим над континентом гигантским ледяным козырьком, который в любой момент может обрушиться на европейские головы, как сосули — на Невский проспект. Соответственно, для сторонников такой точки зрения — в первую очередь, конечно, для украинцев — одной из целей и важнейшим компонентом «победы» является уничтожение российской государственности в ее нынешнем виде в принципе.

То есть ни демократизация России, ни ее модернизация, ни даже революция сами по себе значительную часть европейцев, по большому счету, уже не интересуют. Почему? Потому что это военные действия и потому что Россия — враг. Ждать от европейцев и тем более от украинцев в данный момент сочувствия в эмигрантских бдениях о «судьбах Родины» — значит демонстрировать моральный и политический инфантилизм. Эти настроения, конечно, не афишируется обычно на официальном и дипломатическом уровне, хотя и здесь есть те, кто демонстрирует свою позицию открыто. Тем не менее распространение подобных настроений в обществе очень широко, особенно в странах, граничащих с Россией.

Эмоциональный диссонанс

Для значительной части русской интеллигенции, выступающей против спецоперации, стало полной неожиданностью то, что их не готовы принимать в Киеве и сопредельных столицах с распростертыми объятиями. То, что внутри России считается смелым и рискованным выражением протеста, для людей либо уже много месяцев живущих при сигналах воздушной тревоги, либо ожидающих, что она вот-вот зазвучит, кажется жалким соглашательством.

Любая попытка продемонстрировать «беспристрастную» позицию, тем более неуклюжая, любое стремление «поиграть в "Би-би-си"» — то есть в журналистику «над схваткой» — воспринимается этой частью европейцев исключительно как оппортунистическая позиция «и нашим, и вашим». Олена Степова пишет в украинском «Обозревателе» на хвосте лицензионного скандала о «Дожде» как о «путинском шапито», которое потерпело фиаско на гастролях в Латвии. Ее логика проста и прямолинейна:

Пацифистская позиция вообще и «Дождя» в частности также не является «смягчающим вину обстоятельством». Достаточно точную и оформленную лаконично мысль высказала в комментариях к моему эфиру с Алексеем Венедиктовым* Anna G. Она написала: «Антивоенная позиция сейчас является «проукраинской». А «Дождь» не стал «проукраинским», хотя я лично от него именно этого ожидала. Сейчас есть только два окопа, посередине не получится, надо определиться, кто друг, а кто враг. Страны Балтии стали «проукраинскими», а «Дождь» не определился». Лучше не скажешь.

Но как Anna G. поняла, что «Дождь» не определился? Ведь все правильные слова на «Дожде» произносились, и в реальности журналисты «Дождя» проделывали гигантскую работу, чтобы рассказать правду. Но украинцам и жителям Балтии не нужна правда от «Дождя» — они и так ее знают. Им нужна присяга «Дождя» их целям, их пониманию победы. Им нужны «четыре «да» в «бюллетене Арестовича». Они хотят, чтобы победа была полной и бескомпромиссной. А это в их понимании — устранение России как вечной угрозы.

Это и есть та причина, по которой русские эмигранты и «принимающая сторона» находятся в перманентном эмоциональном диссонансе друг с другом: русские эмигранты в большинстве своем оказались не готовы оправдать ожиданий большинства в тех странах, которые их приютили.

«Отказники», «сочувствующие» и «крестоносцы»

Спасительная формула про «политику Путина» осталась далеко в прошлом. Для всё большего числа европейцев, не говоря уже об украинцах, нынешние события — это не политика Путина, а политика России, а значит, и всех русских вне зависимости от их личной позиции. Те, кто так думает, желают не поражения Путина, а поражения России, и не собираются отделять одно от другого.

Три обстоятельства нуждаются сегодня в осмыслении:

• Русофобия в Европе — не вымысел, а объективная реальность.
• Для этой русофобии есть веские причины, она — следствие.
• Личная позиция и заслуги в «борьбе с режимом» больше не являются индульгенцией для русских в Европе и тем более в Украине.

К сожалению, русская эмиграция оказалась плохо готова к встрече с этой жесткой реальностью. Сегодня она расколота не только политически и идеологически, но и психологически, в зависимости от своей реакции на прогрессирующую русофобию. В эмигрантской среде стихийно образовались три платформы, которые я условно обозначил бы как «сочувствующие», «отказники» и «крестоносцы».

Они сочувствуют и сопереживают происходящему не столько там, где они локализованы, а там, где их уже нет, сохраняя, таким образом, двойную лояльность как вновь приобретенной, так и оставленной родине. Соответственно, они смотрят на любой вопрос одновременно с двух позиций: антагонистов режима и протагонистов России. То есть они, конечно, борются с режимом Путина, но не ради победы Украины, а ради победы русской демократической оппозиции с помощью Украины. В таком раскладе Украине отводится роль некоего рычага (инструмента), с помощью которого оппозиция могла бы перевернуть Россию, то есть сделать наконец то, что без Украины сделать не получилось. Если все закончится так, как они хотят, эти люди, по-видимому, скажут украинцам: «Спасибо, дальше мы сами…» Нет ничего удивительного в том, что в Украине и странах Балтии большинство населения относится к «сочувствующим» без сочувствия и совершенно не ценят их заслуг в борьбе с режимом.

Эта же часть русской эмиграции, как правило, выступает за то, чтобы Россия была в перспективе разделена на части и лишена ядерного статуса. Эта часть русской общины поймала новый тренд и оседлала его. Они сегодня большие украинцы, чем сами украинцы, и большие латыши и литовцы, чем сами латыши и литовцы. Они митингуют перед театрами, протестуя против премьер русских опер, и аплодируют отзыву лицензии «Дождя» как слишком «прорусскому», с их точки зрения, медиа. Немного смущает при этом, когда в своих петициях они не забывают указать, что являются потомками знаменитых русских философов и композиторов, что в данном контексте кажется несколько неуместным: уж либо одно, либо другое. «Отказники» до такой степени не любят «сочувствующих», что ради борьбы с ними зачастую забывают о Путине и его режиме.

Между «сочувствующими» и «отказниками» затесалась тонкая прослойка «людей Ремарка», своего рода «крестоносцев» — в том смысле, что они готовы молча нести свой «русский крест», не пытаясь ни бросить его, ни переложить на плечи тех, кому еще тяжелее. На мой взгляд, в наиболее лаконичной форме отношение этой группы к ситуации и жизни выразил Дмитрий Зеленцов в комментарии к телеграм-каналу моего сына Бориса:

Как говорили в одном фильме, кажется, про форсирование Сиваша: «Если оступитесь, не кричите — погибайте молча». А уж нам сам бог велел молчать».

Лучше не скажешь: бог велел молчать, помня, почему возникла и распространяется по Европе эта волна русофобии, помня о тех, кто теряет каждый день близких, помня, в конце концов, на чьей территории все это происходит. Но молчать — не значит перестать чувствовать, в том числе ощущать себя русскими. Но молчать — не значит перестать мечтать, в том числе о том, чтобы Россия возродилась не как архивная империя, а как национальное, правовое, демократическое государство. Но молчать — не значит перестать думать о том, как обустроить Россию в будущем, чтобы не повторить всех прошлых ошибок.

Просто не надо никому навязывать свои чувства, мечты и раздумья. Чувствуйте, мечтайте и раздумывайте сегодня так же, как и страдаете — молча. Но если кому-то не нравится, что русские продолжают сегодня чувствовать, мечтать и думать о будущем своей страны, то пусть он тоже корректно и вежливо промолчит. Нас действительно сегодня не нужно жалеть — и именно потому, что мы и сами никого не жалели. Но главное нам — не начать жалеть самих себя, не «качать» права человека, не поливать обидами уязвленное самолюбие, потому что это путь в никуда.

Лично я верю, что Россия вспрянет ото сна — далее по тексту…

* Внесены властями РФ в реестр иноагентов.