Отмечать юбилей деятельного человека легко и удобно — достаточно вспомнить о его проектах. 150-летие Сергея Дягилева (1872–1929) Третьяковская галерея сопровождает рассказом о некоторых постановках его «Русских сезонов». Из более чем 60 подготовленных его труппой балетов выбрали едва ли два десятка, представлены эти спектакли зачастую уникальными, прежде не показанными материалами. В Третьяковской галерее хранится архив художников Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой, много сотрудничавших с дягилевской труппой, на выставке показывают фотографии и эскизы к их постановкам и к постановкам коллег: от «Полуночного солнца» и «Шута» до непоставленной «Литургии».
Начиная с первых сезонов Дягилев стал модным в Париже, а вскоре и в Англии, и в остальной Европе. Если «Шехеразада» ввела моду на восток и восточное, то, как писал современник, «Половецкая пляска» из «[Князя] Игоря» с лучником Б. Романовым вызвала сплошной рев культурных французов и англичан, а в Лондоне ломали стулья».
«Русские сезоны» изменили отношение к балету как к замшелому искусству, благодаря Дягилеву писать балетную музыку начали лучшие композиторы — прежде это считалось занятием малопочтенным,
Чайковский скорее выглядел исключением для всего XIХ века. К работе над балетом Дягилев привлек художников и литераторов первого ряда — зачастую, правда, слава настигала их уже после начала работы с Дягилевым и порой после этой работы их оставляла.
Одна из глав выставки на Крымском валу посвящена «Шуту» Сергея Прокофьева — Дягилев и Стравинский во многом повлияли на его профессиональное становление. В дневниках композитора за 1915 год сохранилась примечательная запись, показывающая, насколько глубоки были музыкальные советы первого:
«Я обыкновенно нелегко уступаю мои позиции, однако Дягилев [во время обсуждения] был так убедителен, что я сразу согласился выкинуть из балета половину музыки. Дягилев прибавил: и совершенно изменить сюжет.
Затем: писать музыку национальную, а не интернациональную было для меня совершенной новостью, которая мне сразу понравилась. <…> Один раз Дягилев страшно разволновался и раскричался, когда узнал о моем твердом намерении писать оперу, ибо опера, по его мнению, форма устарелая и вымирающая нисколько не меньше, чем форма концерта. По этому поводу во время моего выступления мы были даже несколько раз в контрах, но Дягилев затем очень мило просил не обращать внимания на то, что он стучит кулаками по столу, ибо это для того, чтобы яснее растолковать. Он надеется, что мы еще не раз будем спорить с пеной у рта, и это очень хорошо»
Фото: Артем Геодакян / ТАСС
Даже не верится, что у самого Дягилева была при этом репутация сибарита.
Вот как Борис Асафьев в 1909 году описывает первый к нему визит: «Застал я его в облике неожиданном: так, приятный «русский барин», в позе «с ленцой», небрежной, «несобранной», словно от утомления, но не подчеркнутого, а словно им самим не чувствуемого. Разговаривать начал чуть-чуть, так же полулениво, как говорят люди, избалованные вниманием». Но Дягилев совершенно преобразился, едва они заговорили о Равеле.
Неудивительно, что в центре выставки, рассказывающей о балетах, в итоге стоит фигура руководителя труппы — даже если разделы посвящены не биографии, но постановкам, эскизам, фотографиям и костюмам (Третьяковка как раз купила коллекцию оригинальных костюмов в Лондоне). Именно Дягилев стоял за идеями почти всех балетов, даже если поначалу эти идеи рождались усилиями коллективного разума, в общении с коллегами по закрывшемуся журналу «Мир искусства»; в 20-е уже молодые композиторы и либреттисты со всей Европы сами предлагали ему варианты сотрудничества.
Среди показанного — женский костюм к балету Стравинского «Весна священная», вызвавшему на премьере невиданный прежде скандал; дело едва не закончилось рукоприкладством в зале. Как вспоминал балетмейстер Борис Романов, «Среди свиста, гама и оскорбительных выкриков на сцене появился во фраке и цилиндре, с тростью в руке сам С.П. Дягилев (что было достаточно комично на фоне рериховской декорации славянских курганов). Он назвал зрителей невеждами, не понимающими, что перед ними одно из гениальных произведений века».
Парижская публика не приняла балет во многом из-за музыки, радикальную хореографию Нижинского она просто не успела оценить — но надо отдать публике должное: позже «Весну священную» она просто боготворила.
Фото: Артем Геодакян / ТАСС
Но не все понимали его и полтора десятилетия спустя. Известный балетоман и ценитель стройных ножек Луначарский, отчитываясь в серии статей в «Вечерней Москве» в 1927 году о поездке в Париж, не обошел вниманием и «Русские сезоны» и его основателя. С проницательностью специалиста по классово-пролетарскому подходу к искусству он писал:
«Я считаю Дягилева выдающимся организатором, человеком большого вкуса и большой художественной культуры. Его подвижная энергия, исключительная образованность и оригинальная находчивость могли бы сделать из него, может быть, даже и исторически плодотворного новатора в художественной области.
К сожалению, судьба распорядилась иначе: первоначальные успехи во время «больших сезонов» в Париже как бы приковали Дягилева к лишенной корней, праздной, шатающейся по миру в поисках за острыми развлечениями толпе. Это та позолоченная чернь, которую всегда глубоко ненавидели все великие художники. Она может платить большие деньги, она может давать громкую газетную славу, но она жадна. От своего развлекателя она требует постоянно новых ощущений и их комбинаций. Правда, она, после некоторой борьбы, готова за новизну и остроту примириться даже с высокими талантами. <…> Всякий модный человек или, еще вернее, всякий шумно оспариваемый новичок может рассчитывать на помощь Дягилева. Конечно, получается со всячинкой, и даже с очень большой дозой мишурного хлама. Однако я должен оговориться. Было бы очень несправедливо представить этого единоплеменного нам талантливейшего развлекателя европейской и американской золотой черни просто гаером, умеющим потрафить многоголовому всемирному высокостепенству. Для этого Дягилев слишком внутренне элегантен, слишком уважает себя и искусство. Он всегда делал, он и теперь делает огромные усилия, чтобы сочетать угождение вкусам «своей толпы» с собственной художественной совестью и убедить других, а больше всех самого себя, в эстетической ценности своей миссии».
Сегодня значение Дягилева для истории балета можно определить лишь одним словом: всемирное. Он не просто вернул считавшемуся несерьезным жанру ореол блеска и славы, но раздвинул его границы.
Миф Нижинского до сих пор будоражит умы. История сценографии немыслима без «дягилевских» работ Бакста, Гончаровой, Ларионова и Пикассо. Баланчин, один из его балетмейстеров 20-х, позже фактически основал американский балет и повлиял на многих хореографов XXI века.
Выбор эмигрантской судьбы во многом был для Дягилева случайным, он хотел выступать в России, а затем и в СССР; против его приезда всякий раз оказывались власти.
Очутившись в предложенных судьбой условиях, Дягилев продолжал заниматься любимым делом так, как считал это нужным, — и в итоге он остается среди тех, кто определяет эпоху благодаря искусству, пусть и сделанному чужими ногами.
- Дягилев. Генеральная репетиция.
- Москва, Третьяковская галерея.
- До 5 февраля 2023
