Предисловие. И немножко нервно

Поезд Москва–Назрань после Воронежа наполовину пустеет. До приграничной с «ДНР» Ростовской области едет лишь с десяток гражданских пассажиров да четверо военных. Военные, судя по разговорам, не на передовую и не с передовой. Кажется, они и вовсе не связаны со спецоперацией. Самый старший из них по званию — младший сержант.

— Домой едем, — уточняет он, но от беседы отказывается. Когда бывает связь, он то и дело звонит друзьям и родителям. По тону разговоров тоже понятно: в Украине не был и в планы это не входит.

Вечерний Ростов переливается огнями на высотках, мерцает яркой рекламой, шумит потоками тысяч автомобилей. По главной городской артерии, Большой Садовой, и по растянувшейся параллельно ей пешеходной Пушкинской гуляют люди. Много смеющейся молодежи. Афиши зовут на шоу юмориста Дорохова, на концерт певицы Бриз, а детей — в театр, на привезенную из Москвы постановку «Остров Бармалея». Тепло.

Совсем не верится, что в 100–120 километрах отсюда идут бои.

Тогда упал беспилотник, загорелись поля пшеницы, никто не пострадал. До этого в регионе потерпели крушение два военных самолета, но тоже — в дальних от Ростова районах. А последние падения снарядов и их уничтожение системами ПВО в не таком уж далеком от областного центра Таганроге были и вовсе в феврале-марте.

Словом, нельзя сказать, что обстановка здесь спокойная. Но пока угроза еще не на пороге. А, может быть, и не дойдет сюда.

• «Характерная черта русского народа: очень быстрое, легкомысленнейшее самоуспокоение. Вот уже теперь все бабы на базаре говорят, что в Москве стало легче, что вообще война скоро кончится», — писал Пришвин 2 августа 1941 года, меньше чем за два месяца до начала обороны столицы.

• «В западной части города, в зажиточных кварталах, люди по ночам танцуют в подвалах, чтобы не думать, как чувствуют себя во время обстрела те, кто живет на верхних этажах. Никогда прежде публика не прочитывала с таким упоением литературные странички газет. Некий анонимный автор, взявший себе французский псевдоним «Жан Поль», сочиняет «романы плаща и шпаги», которые издаются сказочными тиражами», — Марабини о жизни Берлина за три месяца до того, как фронт придет к границе Германии.

Привыкание

Чтоб дополнительно не накалять обстановку, по осени, незадолго до объявления частичной мобилизации, в центре города сняли Z-баннеры, а с автобусов — поотрывали наклейки «Za мир», да так, что на некоторых слово «мир» все же осталось. Теперь символику спецоперации приходится искать намеренно, но знающие горожане безошибочно подсказывают: большой плакат на Масломолпроме, «зетка» на музыкальном театре и «там, где филармония, большие на весь дом военные граффити».

В Ростове, кстати, широких репрессий в последние месяцы нет. Да и пацифистское движение, кажется, затихло. Даже сами оппозиционные активисты говорят, что последние акции здесь проходили весной.

Как бы то ни было, мы сидим с ростовской коллегой в кофейне посреди абсолютно мирного, хотя и недалекого от событий города. И коллегу зовут, как вы понимаете, Н.

— «Зеток» действительно стало меньше незадолго до [частичной] мобилизации. А когда ее объявили, то и простые люди начали свои снимать. У мэрии все лето стояло много Z-машин, а после 21 сентября — ни одной: машины-то стоят, а наклеек на них нет.

Что такое «режим среднего реагирования», введенный в регионе указом президента 19 октября, никто в Ростове так и не понял. По словам Н., на жителях он не отразился.

— Разве что по чатам в WhatsApp стали гулять многочисленные схемы бомбоубежищ и наборы «тревожных чемоданчиков». Что лишь усилило у людей тревогу. Еще стало больше проверок автомобилей: ГИБДД теперь чаще тормозит водителей и проверяет у них документы. Но в целом Ростов действительно живет «как обычно»: через нас с 2014 года возится военная техника, с 2014 года сюда приезжают беженцы, и люди, в конце концов, привыкли. Нет, вряд ли кто-то считает, что происходящее — норма жизни: когда над городом низко летают военные самолеты, когда периодически слышны какие-то хлопки (власти объясняют это преодолением самолетами звукового барьера) — это не норма. Но к этому привыкаешь.

— Здесь у них своего рода место отдыха. Они гуляют, подходят на улице к девушкам, просят показать город. Кто-то жалуется на них, но для меня главный вопрос: имеют ли они все-таки право носить с собой оружие, — заключает она.

На доброй воле

Первые в этом году беженцы потянулись в Ростовскую область 18 февраля: тогда власти еще не принятых в состав России «ДНР» и «ЛНР», явно понимая, что начнется через шесть дней, отправляли жителей в приграничные регионы РФ автобусами. Вторая волна — из Мариуполя — начала прибывать сюда в марте.

Ирина, кажется, еще недавняя студентка, теперь — координатор волонтеров, помогающих беженцам. И даже она просит об анонимности. Ирина и раньше была волонтером — помогала одному из зооприютов. И когда увидела на улицах города растерянных людей с детьми, которые не знали, куда им идти, что есть и где ночевать, — не смогла пройти мимо.

— Сегодня у нас на складе [работают] четыре человека, — говорит она. — Я и еще три женщины: две из Мариуполя, одна из Донецка. А вообще активно участвуют человек десять: и местные, и беженцы. Это не работа за деньги — просто потребность помогать.

Ежедневно на склад, который находится в подвале пятиэтажного дома, приходит около 50 человек. Всех волонтеры записывают в журнал, хотя ограничений на получение помощи нет. С мая только продуктовыми наборами они помогли 2159 беженцам.

— У нас можно получить одежду, посуду, игрушки для детей, канцелярию — очень помогает одна из ростовских компаний, различные бытовые вещи и мелкую бытовую технику, свежую выпечку по вторникам и четвергам, предметы гигиены, одеяла и подушки — мы недавно открывали сборы на покупку 400 одеял и 200 подушек, — перечисляет Ирина. — Если человек снял квартиру, но она пустая и там не на чем спать, — мы помогаем раскладушками. Но работа не ограничивается складом: мы оказываем адресную помощь продуктами с доставкой на дом, помощь рецептурными медикаментами, периодически костылями, инвалидными колясками, слуховыми аппаратами, оплачиваем людям дорогостоящее лечение и операции.

Екатерина с семьей бежала из Мариуполя 16 марта. Теперь она помогает таким же людям — лишившимся всего, кроме, разве что, жизни.

— В подвале не было еды, было холодно. Мы надевали постоянно по пять-шесть комплектов одежды и спали на полу. К середине марта мы уже не могли выходить во двор, чтобы приготовить поесть на костре, потому что там постоянно стреляли, — вспоминает она. — В один из дней стало тише, и прошел слух, что на брошенной заправке есть бензин. Мужчины пошли туда: моему мужу пришлось буквально нырять в люк, чтобы начерпать топливо — так у нас появилась возможность уехать.

Выбирались из Мариуполя Екатерина с семьей через Донецк. На своей машине — это единственное, что у них осталось.

— Я, муж, двое наших детей, еще одна семья с ребенком, наши родители, кошка — просто сидя друг на друге. В Ростове на последние деньги сняли квартиру, начали делать РВП (разрешение на временное проживание. — Ред.).

Муж Екатерины устроился на работу курьером, хотя в был старшим мастером на предприятии по ремонту доменных цехов. Женщина говорит об этом даже с воодушевлением, а потом осекается: «У нас в Мариуполе большие заводы были».

— Мы ждем российские паспорта сейчас, чтоб муж мог устроиться на нормальную работу. Потому что он вынужден с 6 утра до 11 вечера работать курьером, чтоб нас прокормить. Все очень дорого: оформление РВП — почти 50 000 рублей, квартиру снимать — 20 тысяч в месяц и 20 тысяч как задаток за последний месяц аренды. Есть на что-то надо. Слава богу, хоть детей в школу и музыкалку спокойно устроили. Директор музыкалки очень помог — сделал сбор канцелярии. И сейчас наши дети уже с грамотами, одни из лучших учеников…

Ирина подтверждает:

— Даже в пункты временного размещения в основном пускали тех, кто приезжал на эвакуационных автобусах. Те, кто выехал самостоятельно, на это рассчитывать не могли, — говорит она.

Вот и востребованы волонтерские организации.

На складе рядами стоят вешалки с мужскими футболками, женскими платьями, детскими ботиночками. У стены расставлены коробки с игрушками. Люди ходят между ними, рассматривают, забирают немного — только то, что нужно.

Что в руках у ангела

Помощь беженцам и остающимся в Донбассе собирает и фонд «Добрый ангел». Его склад заполнен едой, одеждой, бытовой химией. Скоро за ними приедет грузовик, направляющийся в Луганск.

Но все же фонд собирает не только классическую гумпомощь. Координатор оперативной работы на линии фронта Юрий Мезинов — один из немногих, кто соглашается говорить от своего имени.

— Я помогаю бойцам Донбасса с 2014 года. Раньше это была скорее помощь их семьям, ведь бойцы получали очень невысокие зарплаты — 8–10 тысяч рублей в месяц, а канцелярия, одежда, еда их женам и детям были нужны так же, как и всем людям.

Много раз был на передовой — 2–3% не наберется таких «истеричек». В большинстве своем все спокойно сидят на позициях. Но в то же время понятно, что в степях Запорожья, Херсонской области, в полях на Харьковщине — нет магазинов, нет связи. А бойцам тоже нужно и весточки из дома получить, и одежду, может быть, поменять. Поэтому мы возим туда и носки, и белье, и перчатки — по сути, просто расходники, которые чем чаще ты в условиях военной антисанитарии меняешь, тем здоровее будешь. Возим письма от ростовчан. Кто-то передает с нами коптеры, приборы ночного видения.

Мезинов говорит, что волонтеры работают оперативнее, чем армейская система снабжения, и военные нередко обращаются за помощью именно к ним.

— Бывает, что ребят срочно перебрасывают на какой-то новый участок, а у них, например, не хватает инструментов для строительства укреплений, не хватает бензопил. Чтобы они не ждали три-четыре дня, пока к ним это довезут по линии ведомства, мы включаемся и быстро выполняем такие заявки.

Грузы в Донбасс, по словам Мезинова, в Ростове помогают собирать все — «от пенсионеров до миллиардеров». Ни чиновники, ни предприниматели — не в стороне. На вопрос о том, чего в особенности сейчас не хватает на передовой, он отвечает неожиданно:

— Никто не сделал большей помощи бойцам, чем наши девушки-волонтеры, которые приезжают, обнимают их и говорят: «Вы герои».

Помощь на передовую в Ростове собирают действительно многие: как минимум две организации и двое граждан, включая местного депутата.

Страшнее смерти

Движение пацифистов в Ростове не выглядит слишком активным. Здесь этого не отрицают и справедливо апеллируют к принятым по весне законам: немногим хочется рисковать свободой за безобидный пикет. Партизанщина, конечно, цветет: расклеенные по городу плакаты с приглашением в «оркестр Вагнера» (читай — в одноименную частную военную компанию) пребывают в разной степени порванности, у некоторых — просто технично обрезан номер телефона, по которому ведут вербовку.

Тем не менее давить на активистов в Ростове не забывают — не сажают, скорее запугивают. К Белле Насибян силовики пришли 8 сентября — за 13 дней до объявления частичной мобилизации.

— В ночь с 7 на 8 сентября я обнаружила, что у меня арестованы счета и что с карты списано 5 миллионов рублей, — рассказывает она. — Что происходит, было непонятно. А утром, около 6.30, в дверь постучали — пришли сотрудники Центра «Э» и участковый. Они показали постановление, в котором было написано, что у меня проведут обыск в рамках уголовного дела [политика] Ильи Пономарева*. В каком я статусе — не говорили.

В этот день по делу Пономарева обыски прошли у журналистов в Екатеринбурге, Тюмени, Москве, Одинцове, Орловской области и в Краснодаре. По сведениям «Ъ», силовики искали среди них администраторов YouTube-канала «Форум свободной России», на котором Пономарев-де «сообщил ложную информацию о действиях российской армии».

— Обыск проходил корректно, — подчеркивает Насибян. — Квартиру мне не разрушали, даже что-то на место клали. Полицейские говорили, что это «приказ из Москвы» и сами они претензий ко мне не имеют. После обыска отвезли на допрос и уже там объяснили, что я свидетель. Правда, мы с Ильей Пономаревым даже никогда не общались…

Когда началась спецоперация и первые акции пацифистов, в которых в Ростове участвовали несколько десятков горожан,

— Мне трудно сказать, поддерживает мой город спецоперацию или нет. 24 февраля я ехала на работу и всматривалась в лица людей, пытаясь найти в них тревогу, страх, неприятие — но этого не было. Все были спокойны. А вот после объявления [частичной] мобилизации это появилось: можно сказать, был даже ужас. Я видела мужчину, который смотрел в телефон и плакал. Это очень многих коснулось. У мамы на работе сотрудники раньше говорили, что я фигней занимаюсь, а тут вдруг стали ее просить: позвони дочери, узнай, что делать? Я находила для них контакты юристов, контакты организаций, занимавшихся помощью при [частичной] мобилизации. Но многие все-таки ушли в военкомат, потому что не представляют, как можно не пойти по повестке. Хотя у нас был один парень, который заявил в военкомате, что не может взять оружие по религиозным убеждениям. Он дошел до суда, и суд встал на его сторону.

Вероника, как и Белла, в пацифистских акциях не участвовала, сконцентрировавшись на помощи задержанным. Она не спорит, что акции были не самыми масштабными для города-миллионника, но в то же время замечает, что и выступлений в поддержку спецоперации в Ростове было немного. А из аполитичности город вырвало именно 21 сентября.

— Когда специальная военная операция, — она намеренно говорит это так, — приходит к тебе домой, оставаться вне политики становится очень сложно. И люди, с которыми я училась и которые не очень позитивно смотрели на мою активность, теперь пишут мне со словами: «Спасибо, что написала пост, куда можно обратиться».

Причем были среди таких уехавших и поддерживавшие Владимира Путина.

Самой Веронике из-за происходящего пришлось перестать общаться с одним из родственников, который уехал на передовую добровольцем, а еще — с парнем из Горловки, семье которого она долгое время помогала адресно. Так спецоперация прошлась по ее дому.

— Что самое любопытное, жена моего родственника-добровольца подписала петицию против СВО, — говорит она.

Общество спектакля

Какие времена, такой и отдых. В выходные в Ростове и Таганроге — сразу два культурно-массовых, но военных мероприятия. Конечно, не без отсылок к Великой Отечественной, благо что и время подходящее — в эти переходные от осени к зиме дни в 1941 году была проведена Ростовская наступательная операция, или, как ее еще называют, Первое освобождение Ростова. Событие действительно важное — первый масштабный успех советских войск в зимнюю кампанию 1941–1942 годов, а вкупе с контрнаступлением под Москвой — разрушение плана «Барбаросса».

В честь этого на окраине Ростова решили провести реконструкцию тех боев, посмотреть на которую пришли около 150 человек. В приветственных речах, конечно, не обошлось без Украины.

— Хотелось бы пожелать успехов нашим бойцам. Наш уважаемый фронтовик [Николай Иванович] Польшинский, ему 102 года, сказал: «Я желаю ребятам вернуться, как мы вернулись, и завершить то, что мы не завершили», — вещал с импровизированной трибуны глава Железнодорожного района Андрей Косенко.

— О подвигах наших дедов и прадедов мы должны помнить. Особенно сегодня, когда нас хотят отлучить от нашей памяти, от нашей связи поколений, заставить забыть о нашей истории, — подхватил ведущий мероприятия писатель-поисковик Андрей Кудряков. — Форма Красной армии стала запрещена в странах Европы. Просто за то, что ты надел форму своих дедов и прадедов на 9 мая, тебя могут арестовать, тебя могут посадить, тебя могут судить. И поэтому сейчас как никогда важно не давать забыть о подвигах наших предков. Они разбили нацистов в те времена, мы разобьем их сегодня. Огромное количество наших поисковиков и участников военно-исторического движения сейчас выполняют свои задачи на юго-востоке Украины. Наши товарищи сражаются на Луганщине, в Донецке, защищают мирных жителей. Мы, безусловно, ждем их.

После каждого выступления люди хлопают. Когда начинается реконструкция, с переживанием наблюдают за ней и даже выкрикивают что-то приободряющее «солдатам» в красноармейской форме — так, будто исход представления не известен заранее.

А в Таганроге в это время — бегут в поддержку СВО. Благотворительный забег для сбора средств на нужды военных организовал клуб «Легенда». Слоган можно уже угадывать с закрытыми глазами — «Своих не бросаем».

Вопреки ожиданиям и организаторов, надеявшихся на активность горожан, и скептиков, ожидавших подвоза бюджетников, людей немного: 25 человек. По словам секретаря клуба Марины Чернохатовой, большинство из них бегает постоянно, а сейчас — «решили совместить спорт с благотворительностью». «Есть, конечно, и те, кто пришел именно поддержать военных — человек пять, которых я не видела никогда на пробегах», — продолжает Марина.

Атмосфера камерного сбора: все друг друга знают, разговоров о ситуации на передовой почти нет, лишь у одного из бегунов замечаю футболку с волгоградской Родиной-матерью и надписью на груди: «Герои побеждают, не сдаются».

Инициировал забег председатель бегового клуба Виктор Хахуцкий. Он говорит, что сын его жены попал под частичную мобилизацию, и он сам знает, какие материальные сложности испытывают те, кто оказывается должен отправиться на передовую.

— Вам пришлось самостоятельно закупаться?

— Им, конечно, выдали снаряжение, оружие. Но сейчас холодно, дело к зиме, этого недостаточно. Только одежда, обувь стоят бешеных денег. Я не говорю про непосредственно экипировку, которая главная: каски, бронежилеты — все по заоблачным ценам.

Обе дистанции — 3 и 10 километров — 1000 рублей с человека. Деньги пойдут «Союзу десантников Таганрога», который занимается сборами на нужды армии.

— Мы проводим централизованные закупки вместе с волонтерами, непосредственно взаимодействуем с командованием воинских частей и по их заявкам приобретаем на собранные средства то, что необходимо в первую очередь: спальные мешки, теплое белье, нательное белье, те же квадрокоптеры и прочую технику — все, что в наших силах, — рассказывает председатель союза Александр Сетьков.

В оранжевых жилетах на линии кросса стоят молодые парни и девушки. Одиннадцатиклассник Даниил, ученик Марины Чернохатовой, говорит, что пришел по своему желанию, чтобы помочь в организации, так как считает такое мероприятие важным: «Ведь если найдутся люди, то это отлично, значит, они неравнодушны к ситуации и к тем, кто за нас отдает свои жизни».

Среди участников — и взрослые, и дети. Оксана привела своего десятилетнего сына — ученика спортивной школы. Она внесла и деньги за сына, и в пять раз больше — от своей организации, потому что людей пришло мало.

Организаторы говорят, что на обычные забеги собиралось иногда и до двухсот человек, поэтому и ожидали, что в этот раз будет больше. Виктор предполагает, что дело либо в плохой погоде, либо в недостаточной рекламе. Марина тоже думает, что так сложилось из-за рекламы: «Спортивный комитет, с которым мы договаривались, должен был дать информацию, а они просто пост опубликовали, где не было ни контактов, ни ссылки на регистрацию, поэтому многие люди, вот сейчас оказывается, не знали, а что это вообще за пробег». Повторно бежать в поддержку СВО в Таганроге вряд ли будут. По словам председателя бегового клуба, им проще просто собрать деньги самим и не тратиться на организацию.

…Насколько все это поможет жителям Ростова сделать свой мир безопаснее, сказать не беремся.

* Признан Минюстом России иностранным агентом.