НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН, РАСПРОСТРАНЕН И (ИЛИ) НАПРАВЛЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ЯСАВЕЕВЫМ ИСКАНДЕРОМ ГАБДРАХМАНОВИЧЕМ, ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ЯСАВЕЕВА ИСКАНДЕРА ГАБДРАХМАНОВИЧА.
Тюрьма не исправляет. Это один из лейтмотивов высказываний бывших заключенных в интервью, проведенных социологами Центра молодежных исследований НИУ ВШЭ. Результаты их исследования показывают, что лишение свободы может изменить жизнь человека к лучшему только в очень редких, исключительных случаях.
С 2019 по 2021 год социологи интервьюировали граждан России и Казахстана, имеющих различный опыт лишения свободы, в рамках проекта «В тени ГУЛАГа: производство, потребление и восприятие тюрем в бывшем Советском Союзе»*.
- В России мы взяли интервью у 40 бывших заключенных: 19 женщин и 21 мужчины в возрасте от 24 до 58 лет, живших на момент проведения исследования в Санкт-Петербурге, Томске, Москве, Подмосковье и городах Республики Коми.
- Время, проведенное ими в местах заключения, варьировалось от 2 до 32 лет.
- Учреждения, в которых наши собеседники отбывали наказания, также были различными: исправительные колонии общего и строгого режимов, колонии-поселения, следственный изолятор (хозотряд), больница для осужденных.
Несмотря на это, основные учреждения уголовно-исполнительной системы России по-прежнему называются исправительными, что оправдывает широкое использование тюрьмы и ведет к бессмысленной бюрократической работе ФСИН по демонстрации «исправления» заключенных.
Несмотря на различия в опыте, высказывания бывших заключенных о влиянии на людей следственных изоляторов и колоний сходны. Почти все наши собеседники говорили о невозможности исправления там. Исключением были высказывания двух женщин: о том, что лишение свободы уберегло одну из них от смерти от наркотиков, а другой позволило переосмыслить свою жизнь и прийти к вере. Однако подавляющее большинство наших информантов отрицают исправительное воздействие тюрьмы. Они либо не видят смысла в существующих практиках наказаний, либо видят его в каре за преступления и создании видимости борьбы с преступностью:
«Вообще у нас система, по существу, не исправительная, она карательная. <…> А исправительная — это так уж, для народа называется»
(муж., 43 г., Томск).
«Какая-то вот такая мысль наводит о видимости борьбы с преступлениями, что просто какая-то статистика делается. <…> Вообще не вижу исправления на самом деле. В колонии вот это количество срока… много его или мало, как-то на исправление чтобы оно влияло, я никогда этого не замечал»
(муж., 24 г., Москва).
Исправительная колония №33 в Красноярске. Фото: Юрий Тутов / ТАСС
Бывшие заключенные говорили о необходимых условиях для изменения жизни тех, кто оказался в заключении:
«Если, к примеру, сегодня 80% возвращается на свой прежний путь, то по той причине, что, так сказать, им не показывают другую жизнь» (муж., 40 л., Томск).
Для изменения необходимо, по словам наших собеседников, «человеческое отношение», под которым они понимают уважение, коммуникацию с ними со стороны администрации. Однако действия администрации СИЗО и колоний представляются бывшими заключенными как противоположность такому отношению, они не раз описывали их как «отношение к скоту»:
«Для того чтобы это было исправление, это нужно в первую очередь человеческое отношение, а о каком человеческом отношении может вообще идти речь?»
(жен., 47 л., Москва).
«Не исправляет система, там исправлять нечему. Исправляют, я говорю, книги и социум. Я в «черном» лагере был, там, где еще воровские понятия есть. Есть мусорские «красные» лагеря, как Карелия, Киров. Там все по уставу, по укладу, грубо говоря. Я не знаю, как там вообще, есть ли там исправление какое-то, но что агрессия есть — это 100 процентов. То есть она откуда в первую очередь берется? В первую очередь — из-за отношения к тебе. То есть к тебе относятся как к скотине, к тебе относятся как к скоту»
(муж., 33 г., Коми).
«Ты там не человек, с тобой там не разговаривают»
(жен., 52 г., Москва).
«Они что, со мной будут разговаривать, со мной? Я осужденная. Я не имею вообще никакого права голоса»
(жен., 36 л., Коми).
«Отношение, конечно, было скотское»
(жен., 35 л., Коми).
«Ты там никто, ты пыль»
(муж., 49 л., Коми).
Одна из наших собеседниц рассказала, как начальник женской колонии для больных туберкулезом обращался к тем, кто содержался в ней:
«Нам начальник колонии так говорил: "Мне вот ссаный матрас тяжелее списать, чем кого-то из вас. Тяжелее. Я больше буду бумаг на ссаный матрас заполнять, чем на вас. У меня, — говорит, — 50 процентов допуск смертности среди вашего контингента"»
(жен., 43 г., Коми).
Она объяснила, что в случае неповиновения администрации или конфликта с ней заключенных могли перевести в отряд, где находились больные с открытой формой туберкулеза.
Неоднократно наши собеседники, описывая воздействие лишения свободы, говорили, что тюрьма отучает обдумывать свои действия, принимать самостоятельные решения и отвечать за них, то есть ведет к потере тех качеств, которые необходимы в жизни на свободе. Этому способствует рутинный, повторяющийся изо дня в день распорядок («режим»), который предполагает обезличивание и полное подчинение множеству формальных правил:
«Очень хочется вернуться обратно. <…> Ты не понимаешь, как в этом мире, как в этой жизни жить. Очень тяжело. Там ты привыкла уже к режиму, тебя приучили к этому. Тебя подняли, покормили, там ты пошел на работу, за это какие-то копеечки получил на пачку сигарет как бы, и все. Это уже когда привыкаешь к этому, не понимаешь, как в этой жизни жить»
(жен., 36 л., Санкт-Петербург).
«Это, конечно, атрофирует волю людей полностью, и вообще очень тяжело выходить, особенно тем, кто до этого в жизни не был особенно устроен, не умеет принимать решения сам, не умеет как-то найти себе занятие. Там просто за человека все думается. <…> Полностью отсыхают все эти органы, просто перестают работать»
(жен., 42 г., Санкт-Петербург).
«По звонку живут, ГУЛАГ живет по звонку. Звонок прозвенел — подъем, звонок прозвенел — зарядка, звонок прозвенел — завтрак. <…> Прозвенел звонок, он сворачивается, чистит машинку и идет строем на вывод, на съем с работы, в жилую зону. Понимаете, это выработка условных инстинктов, эта система лишает людей самостоятельного мышления. Человек привыкает: за него подумают. За него все расписали — зачем ему? И когда он выходит на свободу, где твое благополучие и вообще то, что ты покушаешь, зависят конкретно только от тебя, он сталкивается со сложностями, ему нужно перестроиться. Кто-то может, а кто-то нет. <…> Делают роботов, делают зомби»
(муж., 52 г., Москва).
«В колонии ты учишься быть тенью»
(жен., 39 л., Санкт-Петербург).
«Помню, как она [начальница колонии] сказала: «Вот это станет укладом вашей жизни!» То есть вы привыкнете к такому режиму и работе, то есть она свято верила в уклад жизни, она совершенно не понимала, что это превращает людей в роботов, которые, выйдя, неспособны за себя что-то решать. <…> Работать, шить-шить-шить, домой, шить, домой, шить. Все!»
(жен., 54 г., Москва).
Колония строгого режима в Чите. Фото: Евгений Епанчинцев / ТАСС
Наше исследование не было количественным и репрезентативным. Его цель заключалась не в построении обобщений, представляющих мнение бывших заключенных в целом, а в понимании, каким образом они аргументируют возможность или невозможность исправления посредством тюрьмы. Но даже в четырех десятках интервью постоянно звучала тема убийств и пыток в российских СИЗО и колониях, совершаемых их сотрудниками и заключенными-активистами: избиений, помещения в пресс-хаты, травления хлоркой в штрафных изоляторах, отказа в медицинской помощи. При этом бывшие заключенные не раз задавались риторическим вопросом: как возможно исправление, если сами сотрудники ФСИН совершают преступления?
«Подход-то особенный, то есть здесь людей нет, все. Я вообще понять не могу, как они могут исправлять, если они такие же, по сути, преступники»
(муж., 34 г., Санкт-Петербург).
Бывшие заключенные в интервью несколько раз упоминали озлобление в тюремных условиях:
«Интервьюер: На ваш взгляд, как на вас повлияло заключение?
Информант: Оно меня только обозлило, делало хитрее, матёрей <…> Такой мозг у тебя изощренный оттуда»
(жен., 41 г., Томск).
«Интервьюер: Хотел спросить в целом про отношение к этой системе [наказаний]. На ваш взгляд, как она влияет на людей?
Информант: Ломает. Она ломает. Она не исправляет, она только ломает. Даже я, в принципе, вроде бы устоял, да, но у меня отношение к жизни поменялось. Я вышел, я волчара был, конечно. Может быть, я снова сел бы, если бы не попал в ребцентр [реабилитационный центр]. <…> В центр попал, к Богу обратился, вот это сдерживает, как бы приоритеты поменялись. А если бы не поменялись, то я бы сидел уже сколько. Тюрьма не исправляет. Она на бумаге только исправительная система, а там — только ломка людей. Там люди — это просто дешевое сырье»
(муж., 49 л., Коми).
Одна из наших собеседниц отметила, что озлобление у заключенных может возникнуть уже через два года лишения свободы:
«У женщин, по крайней мере, ну полтора года — это прям самое то, что надо. То есть два — это уже лишнее, то есть они уже озлобляются. И как-то в принципе у пацанов моих тоже, я по брату сужу: у меня брат сидел. Вот как-то три года ему дали, это был лишний год»
(жен., 33 г., Москва).
Бывшие заключенные говорили о привыкании к тюрьме в случае длительных сроков:
«До этого как-то охота было домой, мысли какие-то, а потом пять лет прошло, мне вообще уже все равно, сижу — срок идет. Ну, короче, сильно уже не переживал, а поначалу я прям понимал, что это не мое»
(муж., 40 л., Томск).
Наши собеседники не только рассуждали о неосуществимости исправления в тюремных условиях, но и предлагали изменить существующую систему наказания. Их предложения включали:
- разделение тюрем и колоний на муниципальные, региональные и федеральные и финансирование их из бюджетов муниципалитетов, субъектов Федерации и федерального бюджета, чтобы исключить неразборчивое и безответственное использование лишения свободы;
- создание отдельной системы наказаний для несовершеннолетних;
- значительно большее использование альтернатив лишению свободы на досудебной стадии вместо заключения в СИЗО;
- сокращение сроков заключения в колонии;
- переход от отрядной организации колоний к камерной (тюремной, по европейскому образцу);
- замену значительной части учреждений закрытого типа открытыми, поскольку подавляющее большинство заключенных не опасно для окружающих и не стремится к побегу.
Эти высказывания и предложения бывших заключенных означают, что они могут и должны быть в числе тех, кто разрабатывает политику наказаний.
Бывшие заключенные обладают опытом лишения свободы, наблюдениями за множеством других заключенных и видением системы изнутри. Такое участие имеет место в ряде стран.
В Норвегии уже полвека проводятся ежегодные трехдневные «встречи в горах» — знаменитая конференция Норвежской ассоциации уголовной реформы (KROM), в которых участвуют заключенные, руководство и сотрудники системы уголовных санкций, депутаты, министры, университетские преподаватели и журналисты. Там обсуждаются и вырабатываются стандарты наказания.
В России площадкой для совместной выработки политики наказаний могли бы быть Абрамкинские чтения, названные в честь правозащитника и основателя Центра содействия реформе уголовного правосудия Валерия Абрамкина, в которых участвуют бывшие заключенные.
Высказывания бывших заключенных подтверждают, что
такая неестественная социальная среда, как тюрьма, не может изменить жизнь человека к лучшему — для этого необходимы значимые и содержательные отношения вне тюрьмы.
Однако эти высказывания не предполагают отказа от предоставления заключенным возможностей обучения, образования, созидательного оплачиваемого труда, чтения, занятий физкультурой и творчеством, которые могут уменьшить вред, наносимый тюрьмой.
Между тем официальная идея исправления, закрепленная в уголовном и уголовно-исполнительном кодексах России и названиях учреждений ФСИН, не соответствует происходящему, оправдывает широкое использование лишения свободы и порождает имитацию исправления со стороны Федеральной службы исполнения наказаний. Такая имитация осуществляется ФСИН посредством отчетов о доле заключенных, прошедших профессиональное обучение в местах лишения свободы.
Основаниями для отказа от идеи исправления в тюрьме являются как опыт заключенных, так и данные о значительном числе повторно осужденных к лишению свободы:
в 2021 году 61% заключенных, содержащихся в российских исправительных колониях, были осужденными к лишению свободы второй и более раз.
Альтернативой исправлению может быть идея снижения вреда от лишения свободы. Согласно этой идее, тюрьма в подавляющем большинстве случаев вредна для людей, поэтому приоритетной задачей уголовно-исполнительной системы, государства и общества должно быть сокращение ее использования и ущерба от пребывания в ней.
Однако представить осуществление такой идеи в стране, где происходят пытки в колониях, незаконная вербовка заключенных для участия в СВО в Украине и их внесудебные казни, невозможно. Это может быть частью плана действий на будущее.
Полностью результаты исследования представлены в четвертом номере журнала «Мир России» за 2022 год в статье Алены Кравцовой, Ирины Лисовской и Искандера Ясавеева: «Эта система делает только будущих зэков»: проблематизация дискурса исправления бывшими заключенными.
* Проект финансировался Британским советом по экономическим и социальным исследованиям, грант ES/R005192/1. Ведущий институт проекта: Университет Стратклайда, Глазго. Ведущий исследователь: Лаура Пьячентини. В России исследование осуществлялось Центром молодежных исследований НИУ ВШЭ (Санкт-Петербург) под руководством Елены Омельченко.
