XIX век стал переломной эпохой в развитии военного дела, стремительно трансформировавшегося под влиянием научной и промышленной эволюции, а также стремительного роста численности армий. Военное искусство значительно усложнилось; основная роль в процессах военного строительства теперь отводилась интеллектуальной деятельности — управление миллионными армиями могло быть эффективным только при качественном планировании. При этом огромную опасность создавал информационный вакуум — мобилизационные возможности государств росли в геометрической прогрессии, а строить собственные вооруженные силы, не понимая процессов, происходящих в вооруженных силах стран-соперников, было решительно невозможно. Так вместе с ростом значения «мозга армии» в лице генеральных штабов выросло значение и «глаз» — ее разведывательных структур. Первым военным испытанием для разведок индустриальной эпохи стала Русско-японская война 1904–1905 гг.
Российская разведка на Дальнем Востоке
В наступившей эпохе бурного развития военных технологий и тотальных войн, охватывающих все стороны жизни государства, разведывательные инструменты приобрели особое значение. Они требовали значительного финансового обеспечения, а также компетентной и профессиональной организации.
Но разведывательный аппарат Российской империи был чрезвычайно далек от понимания данных вопросов и совершенно не отвечал требованиям времени. Выражалось это, в первую очередь, в скудном финансировании государством инструментов ведения агентурной разведки, которая в начале XX века являлась наиболее эффективным средством получения необходимой информации.
Для понимания этой проблемы необходимо сказать, что до войны с Японией Главному штабу «на негласные расходы по разведке» ежегодно выделялась сумма в 56 950 руб. в год, распределявшаяся между военными округами от 4 до 12 тыс. руб. на каждый. Военно-статистическому отделу на нужды разведки выделялось около 1 тыс. руб. в год. Исключение представлял Кавказский военный округ, которому в персональном порядке отпускались ежегодно 56 890 руб. «для ведения разведки и содержания тайной агентуры в Азиатской Турции». Суммы это были совершенно мизерные: так, для сравнения, Германия на «негласные расходы по разведке» только в 1891 г. выделила 5 251 000 рублей;
Япония, готовясь к войне с Россией, затратила на подготовку тайной агентуры около 12 миллионов рублей золотом.
Сама разведывательная деятельность велась Российской империей бессистемно и оттого совершенно неэффективно: никакой единой организационной структуры она не имела, и по этой причине добытая информация могла «оседать» в военных округах, не попадая в Санкт-Петербург; или же, напротив, Главный штаб предпочитал не делиться необходимыми сведениями с оперативным командованием на потенциально опасных направлениях. Проблема стояла и с подготовкой агентов — этой подготовки, если говорить прямо, просто не было.
«В академии (Генерального штаба) с тайной разведкой нас даже не знакомили. Это просто не входило в программу преподавания и даже считалось делом грязным, которым должны заниматься сыщики, переодетые жандармы и другие темные личности. Поэтому, столкнувшись с реальной жизнью, я оказался совершенно беспомощен».
Граф А.А. Игнатьев, бывший сотрудник разведотделения штаба Маньчжурской армии.
Подобную слабость разведки вкупе с упованием генералов на «решающие сражения» в духе Наполеоновских войн можно, пожалуй, обосновать тесными связями империи Романовых с Британией и Францией.
Париж и Лондон имели колоссальные разведывательные структуры и в своих интересах предоставляли часть необходимой информации Санкт-Петербургу, задачей которого в грядущем мировом противостоянии было лишь предоставление миллионов солдат.
Словом, никакой особой интеллектуальной деятельности от вооруженных сил Российской империи не ждал никто, включая собственное руководство армией.
Но подобный подход оправдывал себя далеко не всегда. Если говорить о дальневосточном направлении, то Генеральный штаб императорской армии слабо представлял себе, с каким противником ему предстоит столкнуться. Разведывательная деятельность в отношении Японии начала вестись только в 1904 году, непосредственно перед началом боевых действий — до того момента в Санкт-Петербурге надменно и снисходительно смотрели на обрывки полученных данных, свидетельствующих о бурном военном строительстве, которое интенсивно вела Империя восходящего солнца.
«Русские военные агенты не знали японского языка. (В академии Генерального штаба его стали преподавать уже после войны 1904–1905 гг.) У них не было своих надежных переводчиков, а переводчики, предоставляемые в распоряжение военного агента местными властями, все сплошь являлись информаторами японской контрразведки. В данном случае весьма характерно донесение военного атташе из Японии от 21 марта 1898 г.: «Китайские идеографы (иероглифы) составляют самую серьезную преграду для деятельности военного агента в этой стране. Не говоря уже о том, что эта тарабарская грамота исключает возможность пользоваться какими-либо случайно попавшимися в руки негласными источниками, она ставит военного агента в полную и грустную зависимость от добросовестности <…> японца-переводчика. <…> Положение военного агента может быть поистине трагикомическим. Представьте себе, что Вам предлагают приобрести <…> важные и ценные сведения, заключающиеся в японской рукописи, и нет другого выхода, при условии сохранения необходимой тайны, как послать рукопись в Петербург, где проживает единственный наш соотечественник, знающий настолько письменный японский язык, чтобы быть в состоянии раскрыть содержание японского манускрипта. Поэтому для военного агента остается лишь один исход — совершенно и категорически отказаться от приобретения всяких секретных письменных данных»
Илья Деревянко, «Белые пятна» Русско-японской войны.
Япония, в свою очередь, умело и системно дезинформировала своего будущего соперника. Официальные печатные издания страны, доступные иностранцам, содержали лишь грамотно составленную дезинформацию, а японские чиновники, отличавшиеся дисциплиной и выучкой, категорически не шли на сотрудничество с иностранными разведчиками. Все иностранцы же, пребывающие на островах, находились под постоянным и пристальным наблюдением — Токио старательно перекрывало абсолютно все лазейки для получения информации.
1905 год. Японские войска ожидают атаку русской кавалерии. Фото: andreysst.livejournal.com
Нужно сказать, что все перечисленное отлично работало — Российская империя не располагала никакими сведениями ни о численности, ни об оснащении японской армии.
Генеральный штаб до последнего был уверен, что Япония может задействовать в войне не более 10 пехотных дивизий и двух кавалерийских — и от этой уверенности, продиктованной полным отсутствием разведданных, отталкивалось все российское военное строительство на Дальнем Востоке.
Главный штаб просто-напросто не считал нужным стягивать в Манчжурию хоть какие-то дополнительные силы — и лишь через несколько месяцев после начала войны российское командование начало получать неполные, но хоть сколько-то правдоподобные данные о подлинной численности японской армии.
Шпионские игры Страны восходящего солнца
Японию начала XX века можно назвать страной, которая во многом предопределила тренды, в рамках которых в дальнейшем происходило развитие разведывательных сетей. Имея богатые исторические традиции хорошо организованного шпионажа, японцы эффективно и результативно добывали информацию не только в Российской империи, но и Европе с Северной Америкой. Противопоставить этому было нечего — вплоть до начала столетия в империи Романовых отсутствовала четкая организация контрразведки.
Борьбой с иностранными шпионами занимались одновременно Главный штаб, полиция, жандармы, а также заграничная, таможенная и корчемная стража. Специального органа военной контрразведки тогда не существовало.
В Военном министерстве контрразведкой занимались те же малокомпетентные офицеры Генерального штаба, в ведении которых находилась разведка.
Япония, напротив, имела четко организованную структуру, которая отвечала за сбор необходимых вооруженным силам разведданных: 14 января 1899 года по рекомендации германских советников и по итогам войны с Китаем в аппарате Генерального штаба страны были развернуты 1-е и 2-е управления, отвечавшие за оперативное планирование и ведение агентурной разведки на европейском и азиатском театрах военных действий. Всего спустя год после этого Токио приступило к развертыванию ряда разведывательных центров на Дальнем Востоке, имевших разветвленную агентурную сеть.
Японская резидентура действовала крайне профессионально и эффективно — на одном только маньчжурском направлении география ее работы включала Имяньпо, Порт-Артур, Дальний, Чаньчун, Ляоян, Благовещенск и станцию Пограничную. Агенты работали преимущественно под прикрытием предпринимательской деятельности.
«Действовавшая под крышей японского консульства легальная резидентура в Чифу целенаправленно изучала русскую группировку на Квантунском полуострове и ВМБ Порт-Артур. В мае 1902 г. ее возглавил помощник Аоки капитан Морита Тосито, опиравшийся на немногочисленную, но хорошо подготовленную агентуру. Так, в сентябре 1903 г. Морита и завербованный им слушатель коммерческих курсов шанхайского отделения общества «Тоадо бунсёин» Окано Масудзиро провели разведку баз Порт-Артур, Дальний и русских гарнизонов в Южной Маньчжурии, для чего Окано, в прошлом унтер-офицер крепостной артиллерии Токийского залива и Юра, нелегально проник в Порт-Артур и составил описание крепости».
А. Г. Зорихин, «Роль военной разведки Японии в поражении русской армии в войне 1904–1905 гг.
Системность японского подхода к сбору разведданных дала свои результаты еще до начала войны, обеспечив Токио объективной информацией о группировке русских войск на востоке страны, русских мобилизационных ресурсах, предназначенных для переброски на Дальний Восток из Харькова, Москвы, Нижнего Новгорода, Пензы, Казани, Иркутска и Омска. Японцы имели полное представление о пропускной способности Транссибирской и Китайско-Восточной железных дорог. Кроме того, 13 января 1904 г. военному атташе во Франции майору Хисамацу Садакото удалось добыть оперативный план российской армии, касавшийся развертывания войск в Манчжурии.
Стремясь обеспечить армию достоверной информацией, японские разведывательные органы массово вербовали агентов из числа жителей Китая, которые действовали в русском тылу в одиночку либо в составе небольших групп из трех-четырех человек.
Китайцы распределялись по определенным районам, а затем проводили разведку под видом бродячих торговцев, сезонных рабочих, погонщиков при обозах, собирая данные о размещенных поблизости частях российской армии.
Такой подход резко контрастировал с работой разведки Санкт-Петербурга — она крайне неохотно контактировала с местным населением (чему, впрочем, мешало еще и упомянутое выше отсутствие знания азиатских языков у офицеров Главного штаба).
Однако нельзя сказать, что российская разведка проиграла японцам «с сухим счетом». Так, одним из наиболее интересных эпизодов Русско-японской войны и противостояния разведок в частности стала «диверсионная деятельность» на Транссибирской магистрали и Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД). Последняя являлась самым важным логистическим активом Российской империи на Дальнем Востоке и именно через нее осуществлялось все снабжение Маньчжурской армии. Само собой, железнодорожные пути выглядели крайне заманчивой целью для японских агентов, действовавших в русских тылах, — любой успешный удар по ним мог парализовать действия войск генерала Куропаткина.
Допрос пленных японцев в штабе 2-й армии. Фото: mirtesen.ru
Все это отлично осознавали и в Санкт-Петербурге, и действия российской контрразведки в данном отношении можно назвать образцовыми.
За время войны японцы совершили 512 попыток диверсий на магистрали, однако успехом увенчались лишь две из них. Все прочие атаки были предотвращены как грамотно организованной охраной железных дорог, так и действиями сотрудников Главного штаба, которые смогли добиться хороших отношений с местными монгольскими князьями и тем самым парализовать работу японской агентуры.
В конечном итоге Япония отказалась от проведения подрывной деятельности на логистических артериях Российской империи — огромные объемы привлеченных на эти операции ресурсов и средств совершенно не приносили ровным счетом никакого эффекта.
Стратегическая ошибка
Русско-японская война во многих отношениях стала прологом, предопределившим и продемонстрировавшим военным теоретикам начала XX века картину того, как будет развиваться ход Первой мировой. Несмотря на то что полученные в 1904 и 1905 годах уроки не получили исчерпывающего осмысления, они показали, что военное дело в корне изменилось так же, как изменился и мир, вступивший в эпоху индустриальной экономики.
Несмотря на влияние опыта Наполеоновских войн, который терзал армии всего мира вплоть до начала 1920-х, тенденция на превалирование интеллекта над грубой и слепой мощью становилась все более очевидной.
Успешность ведения боевых действий определяла качественная и всеобъемлющая штабная работа, организованный и упорядоченный сбор и обработка актуальной разведывательной информации — словом, индустриальные войны привнесли взамен культа личности и способностей отдельно взятого полководца идею противостояния систем управления.
Столкновение российских и японских спецслужб нашло литературное отражение в знаменитом рассказе Александра Куприна «Штабс-капитан Рыбников». Центральный персонаж этого рассказа, «маленький, черномазый, хромой офицер, странно болтливый, растрепанный и не особенно трезвый, одетый в общеармейский мундир… — настоящий тип госпитальной, военно-канцелярской или интендантской крысы…» оказывается японским разведчиком. Фальшивый штабс-капитан собирает секретные сведения, «являясь по нескольку раз в главный штаб, в комитет о раненых, в полицейские участки, в комендантское управление, в управление казачьих войск и еще в десятки присутственных мест и управлений, раздражая служащих своими бестолковыми жалобами и претензиями, своим унизительным попрошайничеством, армейской грубостью и крикливым патриотизмом».
Однако разоблачают «штабс-капитана Рыбникова» не контрразведчики и не жандармы, а петербургские обыватели — репортер, обративший внимание, что забулдыга-офицер ведет слишком умные разговоры и чрезвычайно внимательно наблюдает за реакцией собеседника; проститутка, услышавшая, как уснувший капитан бормочет непонятные слова на странном языке; и полицейский надзиратель, без раздумий бросившийся в погоню за «подозрительным типом».
Литературный «штабс-капитан Рыбников» потерпел поражение, однако в реальности «война разведок» окончилась японской победой.
Но дело было не только в успехах японских военных разведчиков. Битва шпионов была проиграна Российской империей не только «на сопках Маньчжурии». Как писал в своей книге «Тайная военная разведка и борьба с ней» генерал-майор русской императорской армии Николай Батюшин, «….печально работала наша политическая разведка перед Русско-японской войной, в которую мы вступили не спросясь броду. Если бы мы отдавали себе отчет в недружелюбном к себе отношении и Англии, и Северо-Американских Соединенных Штатов, то вероятно нашли бы способ мирным путем ликвидировать политические несогласия с Японией…»
