Идея с зоопарком была моя, а инициатива наказуема. Я продумывал этот план долгими американскими ночами, томясь бессонницей. Дело было, разумеется, не в джетлаге. Я сильно выматывался в университете, засыпал почти мгновенно, а в три, в четыре, как положено при затяжных депрессиях, просыпался и до семи мучился — то стыдными воспоминаниями, то мстительными мечтами. Зоопарк был любимой идеей. Тихо, чтобы не разбудить ребенка (он спал с нами, мы никак не могли его отучить), я крался в соседнюю комнату, включал компьютер, часами раскладывал «Паука» и обдумывал проект Zoo — а что было делать, не писать же, в самом деле. Писать я начал на второй год, продлив контракт: для прозы нужна хоть минимальная устойчивость. Пока ее не было, я планировал: такого-то — в Гаагу, этого выдадим братьям на расправу, чтоб самим не мараться, насчет Маши подумаем, все-таки многодетная мать. Но относительно Тулина я не сомневался ни секунды. Животному место в зоопарке.

Теперь я должен был туда ходить ежемесячно.

Леша, в котором трудно было узнать прежнего Лешу, сказал с неприятным оскалом: ну а что, тебе же должно быть приятно. Он тоже там мечтал, в условиях куда менее комфортных, чем мой кампус, хотя и продуваемый всеми ветрами, но кампус с карцером я не сравнивал даже в самых жалостливых мыслях о собственной судьбе. Мне повезло, я уехал до всех дел, и это было не бегство, а приглашение, и преподавание никогда не было мне в тягость. Леше приходилось мечтать под Ярославлем, где он тешил себя школьной фантазией о том, что летит в космическом корабле. Он там много всего напридумывал, в том числе писательские гастроли по братским просторам с циклом лекций «Покаяние», — и ведь поехали, никто не отказался, и братья даже не слишком глумились, внимательно слушали, задавали вопросы. Писатели проявляли рвение и рассказывали такие детали, о которых никто не просил, — но им, как и в предыдущие пару лет, трудно было остановиться.