Если бы Станиславский знал о существовании Федорченко, он бы пожал ему руку. Федорченко умеет удивлять, как никто в нашем кино. Он смешивает и заново переизобретает жанры, экспериментирует с ностальгической эстетикой и референсами к старому кино.
Он правдиво и чистосердечно рассказывает о запуске космического корабля на Луну в сталинском СССР, приводя убедительные доказательства; о крестовом походе авангардистов в глубинный народ темного Севера, а еще о Холокосте — глазами еврейской девочки, спрятавшейся в камине.
Потому что для него правда в победе не силы, но совести.
Алексей Федорченко. Фото: Википедия
Федорченко называют нашим Гринуэем. В самом деле, в его «чемоданах» чего только нет: коллекции автографов, редких книг, в том числе репрессированных авторов, сказок, старых пленок. Он похож на сумасшедшего коллекционера, для которого нет незначимого документа, артефакта, полустертых кадров. Все бережно сохраняется, всему находится свое предназначение, все в топку его фантазии, масштабам которой позавидует самый честный персонаж на свете — барон Мюнхгаузен.
Фильм с безумным названием «Большие змеи Улли-Кале» посвящен истории взаимоотношений России и Кавказа. В основе этого гигантского труда — книги первых исследователей Кавказа, историков и философов. Звучит скучно-пресно. Но это не этнографическое кино. Федорченко вместе со своей постоянной соавторшей Лидией Канашевой снимают слои пыли с, казалось бы, общеизвестных давних фактов, обнаруживая впечатляющие события, совпадения, параллели и меридианы, открытия чудные, которые в колодце истории сплавляются, смешиваются в цветные коктейли с пузырьками.
Есть хрестоматийные со школьной зевотой выученные знания о визитах на Кавказ Пушкина, об участии в военных похода Лермонтова. О встречах 23-летнего Толстого «с белыми громадами с их нежными очертаниями и причудливой, отчетливой воздушной линией их вершин и далекого неба».
Кадр из фильма «Большие змеи Улли-Кале»
Федорченко сплетает в замысловатый узор малоизвестные факты, звонкие и забытые имена, мифы, языческие обряды и ритуалы, балаганную поэзию — из отдельных ниток пытается воссоздать пеструю ткань жизни.
Ткань эта давно истлела, стерлась из памяти. Но вот она ткется на наших глазах, собирается из «сцен-реконструкций», плоских марионеток и анимации, документальных кадров и мокьюментари, стилизации под немое кино и старую хронику.
Этот несколько сбивчивый — столько всего надо рассказать — кинороман: головокружительное погружение в преданья старины глубокой. Кино как путешествие дилетантов, перед которыми знающие местные «старожилы» в папахах или белой шляпе Гоголя открывают неведомые горизонты.
Подобно Гражданину Кейну режиссер складывает свое бесценное обширное собрание в хрупкий стеклянный шар с прошлогодним снегом.
В прологе мальчишки мчатся на велосипедах с развевающимися за ними воздушными змеями. Змеи — ленты старой кинопленки. Ее можно забросить в небо, и она там раскручивается, посверкивая кадриками захваченной врасплох реальности.
Бежит в киноаппарате старая пленка, свидетельствуя, что Кавказ повлиял на Россию ничуть не меньше, чем Россия — на Кавказ.
Сам монументальный режиссер в красной рубашке с помощниками выкапывают сундук с кладом. Ого, это вроде бы раритетные старинные кинопленки, обнаруженные под Екатеринбургом. Натурально клад. На пленке, в частности, забытый «дореволюционный фильм». Девять режиссеров снимали девять сюжетов, развернувшихся в разные времена на Северном Кавказе.
А инициировал фильм будто бы Алексей Талдыкин, некогда известный кинофабрикант, владелец обширнейшей коллекции костюмов. Созданную в его киноателье картину «Покорение Кавказа» смотрели в Ливадийском дворце Его Императорское Величество и великие княгини. И ведь кто поспорит: Талдыкин действительно закопал в землю негативы своих фильмов, чтобы они советской власти не достались, а ждали Федорченко. О найденных пленках со знанием дела говорит отборщик Каннского кинофестиваля Жоэль Шапрон, нахваливая прорывный с точки зрения кино материал. Мол, не исчез бы он, Россия давно стала бы лидером киноавангарда.
Кадр из фильма «Большие змеи Улли-Кале»
И тогда едет режиссер Федорченко на Кавказ вслед за позвавшим его в дорогу материалом, запечатленным на старых пленках, чтобы увидеть все своими глазами. Нашими глазами.
Любуемся водопадами и строгой геометрией ландшафта, посещаем Музей кавказского горного общества, чтобы познакомиться с его просвещенными создателями: профессором Военно-медицинской академии Чечоттом и швейцарским альпинистом Рудольфом Рудольфовичем Лейцингером, организовывавшим приюты для альпинистов в допотопные времена.
…Женщины в национальных нарядах льнут к божеству плодородия и детей — камню Тушоли в форме фаллоса.
…Скачет козлом местный юродивый, вымаливая долгожданный дождь.
…Сам Федорченко льет молоко в иссохшую землю: если впитается, башню здесь строить нельзя. Камера отъезжает — кругом башни, спорящие со скалами. Значит, молоко не впиталось. Строитель очередной башни не хочет слезать со шпиля, пока не получит спускную плату — корову.
…Здесь издавна почитают Адаты — древние законы кавказских горцев. Увечья в боях компенсировали баранами — по числу зерен в ране.
Кадр из фильма «Большие змеи Улли-Кале»
И вот уже современная прокурорша отчерчивает на схеме витрувианского человека части — сколько давали за отрубленное ухо, сколько за удар по голове.
…Оказывается, кровную месть можно остановить, если схватиться за очажную цепь или тебе позволят обнять мать убитого.
…Мать собирается убить своих детей, чтобы врагу не достались. После ее смерти мальчика-сироту усыновляет генерал Ермолов, дают ему имя Петр и фамилию солдата, загубившего его семью, — Захаров. Перед нами потешная дуэль между поэтом Лермонтовым и тем самым Захаровым: дама в кринолинах дает отмашку. Орудия дуэли — портреты. Лермонтов написан точно, как на известном полотне Зарянко, а вот Захаров — злобный шарж на воинственного чеченца. Художник Захаров (вы наверняка вспомните знаменитый портрет Ермолова его кисти) так и подписывал свои работы «Захаров-чеченец».
…А это Пушкин. Куда нам без солнца русской поэзии, описавшего здешний «ужасный край чудес». Крошечный ангел выпархивает из его чернильницы, Пушкин в ночной рубашке у окна ищет вдохновения в местных пейзажах, чтобы вывести пером: «Кавказ подо мною».
…Солдаты царской армии рубят нарисованные деревья, полностью оголяя предгорье. Вырубив деревья, убивают всех мужчин аула. 46 гордых чеченских женщин, красиво танцуя, бросаются в Терек. Черные прозрачные шали улетают к застывшим вершинам гор.
И тогда можно услышать, как в «Хаджи-Мурате» — сквозь неперестающий тихий шелест ветра — «вой, визг, плач, хохот, звон клинков». Увидеть, как черкешенке затягивают корсет под острой грудью. Как проверяют готовность сыра.
Среди случайных наших попутчиков в этом путешествии — поэт Ахундов, обучающий Лермонтова чеченскому языку. Первая русская альпинистка Мария Преображенская, преподающая французский язык в гимназии Владикавказа. Бывший офицер Назарбек Шерипов, открывающий первый чеченский театр, и Вахтангов, участвовавший в театральной самодеятельности во Владикавказе.
А еще чеченский суфийский шейх Кунта-Хаджи Кишиев, проповедовавший непротивление злу насилием задолго до Толстого и тем более Ганди и повлиявший на учение Толстого. Он был идеологическим противником Шамиля, выступавшего за войну, газават. Кишиев призывал отказаться от кровной мести, остановить войну с русскими, дабы сохранить себя как нацию. Последователей Кунта-Хаджи именуют хаджи-мюридами. Мы видим, как рисованные марионетки — хаджи-мюриды без оружия идут спасать из заточения своего учителя, а русские солдаты встречают их ружьями.
Горцы в облаках исполняют под звуки старинной чеченской скрипки мистический танец зикр. И Федорченко присоединяется к этому танцу.
Такое вот странное рукодельное кино. Собранное, как фотоколлаж в городском собрании Калуги. На том коллективном портрете и Шамиль есть. Каждую модель фотографировали отдельно. А Федорченко и себя внизу приклеивает — с фотокамерой.
На «восстановленной» хронике Лев Толстой в Ясной Поляне одобряет желание сыновей вдовы Векиловой перейти в магометанство. Он берет на поруки из тюрьмы юного лезгинца Магомеда Эфендиева, который будет последним, кто видел великого старца перед его уходом.
А когда никто не видит самого Толстого, он на зеленой поляне танцует мистический танец зикр.
Кого же мы в этом путешествии встретили еще? Всех не перечислить — голова кругом: абреки, энтомологи, жители аулов, русские поэты и безжалостные солдаты-каратели, музейные работники и штукатуры, красный шайтан и Гази-Магомед и воскресший барон и генерал Засс, борцы с борщевиком, духоборы, Шамиль, актеры, снимающиеся в фильме «Мертвые души».
Весь этот маскарад организовывал перед камерой режиссер Федорченко… пока его не утащили дагестанские злые змеи Улли-Кале, те, что обхватят дерево, а потом, уцепившись за ноги буйвола, притянут его и задушат.
Кадр из фильма «Большие змеи Улли-Кале»
В финале бесконечные титры будут змейкой виться по экрану. Среди авторов — оператор Артем Анисимов, художник Алексей Максимов и режиссер монтажа Дарья Исмагулова (она же Даша, которая сопровождает Федорченко в путешествии).
Кто-то скажет: ну чистой воды деконструкция, постмодернизм или метамодерн. Но нет, не то. Процитирую мудрого коллегу Олега Ковалова:
«Постмодернизм играет со стереотипами именно культурного сознания — а сквозь повествование Федорченко проступают слои самой глубинной общечеловеческой мифологии.
Как не вспомнить здесь стихии джойсовского «Улисса», где сквозь образы дублинцев «прорастают» черты их мифологических «двойников», и каждый представитель рода человечества оказывается не менее значителен, чем легендарные герои древности».
Федорченко — визионер-экстраверт, который одним фильмом хочет обнять весь мир. Метод? Не скрывая имитации, срывать маски клише в понимании сложных и необыкновенно драматических исторических процессов. Поэтому здесь эклектика соединяется с выверенным жанром, перфекционизм — с любительством, игровое кино — с мокьюментари и «культур-фильмом».
При всей экзотичности и демонстративной карнавальности «Больших змей Улли-Кале», картина размышляет о серьезном — разрушительной силе колониальной идеологии большой страны. «Большие змеи…» — второй фильм из цикла мокьюментари после «Первых на Луне». Дальше будет «Енотовый город» — антифашистская антиутопия о спрятанном от мира городе-бункере.
