Регулярно возникающие споры о будущем устройстве «постпутинской» России являются вовсе не теоретическими, сколько бы спикер Госдумы Володин и другие преданные без лести персонажи политической сцены ни отождествляли Россию с ее нынешним президентом.
Рано или поздно закончится политическое время и самого Путина, и возглавляемого им политического режима. И неизбежно встанет вопрос: что дальше? Какую политическую систему надо выстраивать, чтобы, с одной стороны, не повторить ошибок прошлого, а с другой — получить шанс в будущем?
Тридцать лет назад участники демократической революции 1989–1991 годов не имели ни ответа на этот вопрос, ни опыта управления, на который могли бы опираться.
Во многом это и привело к тому, что политолог Владимир Гельман в своей одноименной книге называет «недостойным правлением».
К политической системе, позволяющей правящей группировке не только монополизировать и удерживать власть, бесконтрольно распоряжаясь общественными ресурсами, но и организовывать межгосударственные вооруженные конфликты с тяжелейшими и глобальными последствиями.
При всем этом построенная система оказывается неспособной решать важнейшие проблемы граждан, поскольку власть в ней (не раз отмечал это еще в «Новой газете») фактически независима от граждан.
Разорвана ключевая для эффективности государственного управления цепочка ответственности: те, кто находится у власти, в отличие от демократической системы, не отвечают перед гражданами за результаты своей работы, потому что не опасаются утратить власть на выборах. И потому не имеют для качественной работы никакого стимула.
А те внутриполитические барьеры, которые в других странах стоят на пути «недостойного правления», не позволяя монополизировать власть и ресурсы, — иные, кроме правящей, политические группы и политические институты (такие, как честные выборы и независимый суд) — за последние два десятилетия большей частью или уничтожены, или превращены в имитацию.
Почему так случилось? Наиболее подробный ответ на этот вопрос — в статье Григория Явлинского «Причины». Добавлю лишь, что институт честных выборов и политической конкуренции уничтожался, в том числе, при активной поддержке наиболее влиятельной и «медийной» части прогрессивной общественности — пуще всего боявшейся «возврата коммунистов». То, что потом к власти пришел нерушимый блок чекистов и чиновников, их слегка отрезвило, но было поздно. И что ровно та же общественность поддерживала «авторитарную модернизацию»: проведение экономических реформ при подавлении демократических институтов, с сосредоточением власти в руках «президента-реформатора», которому не должен мешать «реакционный парламент». Когда же выяснилось, что реакционером оказался именно президент (причем назначенный «реформатором» преемник) — опять же, было поздно…
А теперь — о том, «куда ж нам плыть», чтобы снова не наступить на те же политические грабли.
Фото: Александр Петросян / Коммерсантъ
Общий вектор движения понятен: в сторону политической конкуренции и честных выборов, разделения властей и федерализма, правового государства и верховенства закона, независимого суда и свободных СМИ, прекращения политических репрессий и отмены политической цензуры, европейского выбора (в том числе отрицающего насилие в его крайних формах как способа решения проблем) и отказа от имперских амбиций.
Однако, как показывает российская практика, обозначения таких намерений (и даже попыток построения соответствующих институтов) недостаточно. Потому что все это не работает (или быстро превращается в фикцию) в самодержавной «оболочке».
Ибо российское самодержавие — единоличная, никем не контролируемая и не ограниченная власть человека, стоящего во главе политической пирамиды, какую бы фамилию он ни носил, — и есть главная российская беда, а вовсе не дураки и дороги.
Нечасто ссылаюсь на свои тексты, но на этот раз придется. В январе 2004 года в «Новой газете» была опубликована моя статья «Долой самодержавие!». В ней говорилось, что именно этот лозунг должен стать главным на ближайшие годы для российских демократов, которым надо перестать верить в политические сказки о просвещенной монархии и выступать за ликвидацию самодержавия как политического института.
Тогда это было воспринято многими как политические фантазии. Потом о необходимости политических реформ — и в первую очередь серьезного ограничения президентской власти в пользу парламента — заговорили все больше и больше. И не только оппозиционные политики, но и наиболее авторитетные эксперты — такие, как Лилия Шевцова.
А потом все чаще и чаще стала звучать мысль не просто о политической реформе, но и о кардинальном изменении политической системы: отказа от президентской республики либо в пользу президентско-парламентской, либо в пользу парламентской (сразу скажу, что моя позиция на протяжении последних десятилетий именно такова: только парламентская республика!).
Последним по времени выступлением такого рода оказалась колонка, переданная в «Вашингтон пост» командой Алексея Навального от его имени и опубликованная 30 сентября. В ней он призывает к парламентской республике — хотя всего четыре года назад в его программе речь шла о президентско-парламентской республике с ограничением «некоторых полномочий президента». Уверяя, что после конца СССР «и демократическая общественность внутри страны, и тогдашние западные лидеры совершили чудовищную ошибку, согласившись на предложенную командой Бориса Ельцина модель президентской республики с огромными полномочиями лидера».
Ну что касается общественности: отнюдь не вся она с этим соглашалась.
«Яблоко», например, тогда подвергалось критике многих из тех, кто называл себя демократом, именно за то, что не поддерживало концентрацию власти в руках Ельцина и его право игнорировать законы «во имя реформ».
Борис Ельцин. Фото: Сенцов Александр / Фотохроника ТАСС
И за то, что не поддерживало приватизацию «по Чубайсу» и финансовую стабилизацию в духе ортодоксального монетаризма.
Если же говорить о западных лидерах, то им была совершенно безразлична модель политического устройства России — лишь бы (не раз слышал это тогда от западных политиков) «обеспечивалась стабильность».
Поэтому они поддержали Ельцина и во время октябрьского конституционного переворота в 1993 году, и во время первой чеченской войны с множеством жертв среди гражданского населения, и во время президентских выборов 1996 года с их массовыми фальсификациями, и во время операции «Преемник»…
Но вернемся к парламентской республике, которая (вопреки утверждению Навального, что «этого в России не было никогда») у нас уже была — в 1990–1991 годах. И очень даже неплохо работала.
Правительство формировалось парламентом, им и контролировалось, а председатель парламента Борис Ельцин не мог принимать единоличные решения — ему нужна была поддержка парламентского большинства, и он, чтобы провести тот или иной закон или кадровое решение, был вынужден идти на переговоры и компромиссы. Как, собственно, и бывает в парламентских режимах. И точно так же была устроена власть в регионах, включая Москву и Петербург: избранный гражданами представительный орган, формирующий исполнительную власть и контролирующий ее.
Проблемы начались именно тогда, когда на всех уровнях, начиная с самого верхнего, решили ввести единоначалие — как более простой и быстрый способ принятия решений, не требующий утомительных (порой) обсуждений и консультаций.
И перешли к президентской модели, чей ключевой недостаток состоит в том, что на выборах (за редчайшими исключениями) невозможны коалиции, и победитель получает все. После чего ведет себя соответственно: считая, что полученный кредит доверия позволяет не учитывать ничье мнение, кроме собственного. Или мнения тех, кого он сам отобрал для выслушивания.
В парламентской модели не просто есть место для разных политических сил и возможность для создания коалиций. В ней ни у главы парламента, ни у главы правительства нет представления о себе как о «самом главном начальнике», которого окружают сплошь подчиненные, обязанные исполнять приказы, а не обсуждать их. И в ней есть и «защита от дурака», механизм исправления ошибок, изменения или отмены неверных решений. Из-за этого в странах парламентской демократии бывают кризисы (с уходом правительства, с досрочными выборами), но не бывает никаких катастроф…
В декабре 1994 года секретными указами президента Бориса Ельцина была начата «контртеррористическая операция» в Чечне. Она же — первая чеченская война. Будь тогда в России парламентская республика, то навряд ли парламент — даже такой, каким был российский съезд народных депутатов (доработай он весь положенный срок) или какой была в 1994-м Государственная дума с присутствием самых разных политических сил, — санкционировал бы эту «операцию». И уж как минимум это сопровождалось бы яростными спорами с непредсказуемым результатом. Ну а в президентской республике о начале «контртеррористической операции» узнали постфактум — и парламент, а значит, и общество не имели никаких легальных возможностей что-то изменить.
Да, конструкция парламентской республики не лишена своих недостатков. Но она — в отличие от президентской — куда меньше подвержена авторитарной трансформации.
И предоставляет для носителей власти куда меньше соблазнов — потому что резко сужено пространство для единоличных решений в чью-либо пользу.
А на естественный вопрос: «Неужели вы хотите дать нынешней Госдуме право формировать правительство?» — могу дать естественный ответ: нынешней — нет, не хочу, а вот Дума, избранная при парламентской модели и на честных выборах, будет принципиально иной. В том числе и потому, что граждане, понимая, что выбирают власть (когда каждая партия идет на выборы, объявив, кого назначит в правительство), будут иначе относиться к своему голосованию.
Конечно, одной только трансформации президентской республики в парламентскую недостаточно. Нужна очень серьезная «перестройка», пользуясь терминологией эпохи Михаила Горбачева.
Необходим отказ от национал-имперского мышления и мечтаний о возрождении рухнувшей империи, от ядерных угроз и милитаристских заявлений.
Фото: Алексей Душутин / «Новая газета»
Необходим абсолютный приоритет прав и свобод человека — и обязанность (закрепленная и сейчас в Конституции, но не выполняемая) основывать на этих правах и свободах все решения и действия властей.
Необходим отказ от представления о государстве как о субъекте с собственными интересами и от приоритета государства над обществом и личностью.
Необходима судебная реформа и реформа местного самоуправления.
И многое, многое другое.
Тогда — есть шанс на лучшее будущее. И очень важно не упустить его.
Если же система останется прежней, если будет увлеченно обсуждаться вопрос: «Кто вместо Путина?» — так и жизнь, большей частью, останется такой, как есть.
Более того, очень быстро возникнет какой-нибудь «Путин 2.0», только с другим окружением, другими фаворитами и другим распределением благ и ресурсов среди «своих». Но с тем же стремлением объявить врагами и «национал-предателями» тех, кто смеет ему перечить.
Поэтому ответ на указанный вопрос таков: никто не должен быть вместо Путина.
