Британская монархия — действительно уникальное явление. Однако ее ценность для экономики очевидна ученым и предпринимателям, но не публике.
Корни дуба
Есть такая история. В начале ХХ века в Англии ремонтировали Вестминстер-холл, старейшее парламентское здание в мире. Строили Вестминстер 300 лет, а спустя еще 600 лет выяснилось, что нужно менять колоссальные дубовые стропила. Проблема была вот в чем: для новых стропил требовались трехсотлетние дубы, потому что даже двухсотлетние не подходили по размеру. А дубов в стране почти и не осталось — вырубили дубравы за столько-то лет.
Вестминстер-холл, 1808 год. Фото: Википедия
Ерунда, сказал какой-то клерк, сейчас найдем дубы. Надо поднять список поставщиков парламента, который ведется с XI века, и выяснить, откуда брали древесину на стройку Вестминстер-холла. И правда, нашли имя владельца той самой дубравы и координаты поместья. Теперь узнаем, что с этим поместьем случилось в дальнейшем и как там обстоят дела с дубами.
Узнали, что поместье благополучно переходило от отца к сыну на протяжении семи веков. И главное — там растет роскошная дубрава, чуть ли не единственная оставшаяся в Англии.
Выяснилось, что хозяин поместья, получив деньги за деревья, срубленные для постройки Вестминстер-холла, приказал высадить саженцы новой дубравы и особо их пометить. Железная логика: когда-нибудь в Вестминстере будет ремонт, понадобятся трехсотлетние дубы, вот тут-то они у нас и найдутся.
И в ХХ веке далекий потомок поставщика парламента, отправив партию древесины в Лондон, тут же высадил новые дубы — с прицелом на следующие 300 лет!
Это, конечно же, сказка, городская легенда. Но очень характерная, потому что она иллюстрирует удивительную устойчивость британских институтов.
Чего не могут короли? (Транжирить чужие деньги)
История трансформации британской монархии в ее современную форму — один из любимых кейсов для исследователей, изучающих институциональную экономику. Нобелевский лауреат Дуглас Норт в качестве одного из ключевых примеров, описывающих превращение средневековых государств в современные, выбрал именно Славную революцию в XVII веке в Англии, лишившую монарха доступа к государственному бюджету и управлению государственным долгом.
Дуглас Норт. Фото: соцсети
В упрощенном виде идею Норта можно выразить так: до тех пор, пока суверен может одним росчерком пера уничтожить долговые обязательства короны перед кредиторами, процентные ставки по займам будут высоки. Разумеется, владельцы сбережений охотно дадут в долг самодержавному монарху (попробовали бы отказать!), но высокие риски невозврата долга они заложат в проценты по кредитам. А вот высокий процент по «королевскому займу» будет тянуть за собой проценты по всем займам в стране. Разумеется, не каждый кредитор сможет дать в долг королю, но каждый кредитор будет учитывать, что риски невозврата королем своих долгов высоки, а это может обернуться серьезным ущербом для всей финансовой системы. Значит, кредит должен стоить дороже.
Но как только король оказался ограничен в своих правах в отношении государственных денег, ставки кредита в Лондоне поползли вниз, отмечал Норт. Примечательно, что спустя столетия после Славной революции, в середине 2010-х, международное рейтинговое агентство Standard & Poor`s (S&P) отметило, что конституционные монархии в среднем демонстрируют более высокую кредитоспособность и экономическую стабильность, чем республики.
Обуздать государство
Экономисты Дарон Аджемоглу и Джеймс Робинсон в книге «Узкий коридор: Государства, общества и судьба свободы» (своеобразный сиквел их бестселлера «Почему одни страны богатые, а другие бедные») описали три типа государств:
- «отсутствующий Левиафан» (анархия),
- «деспотический Левиафан» (репрессивное государство)
- и «обузданный Левиафан».
«Обузданный Левиафан», объясняли Аджемоглу и Робинсон, «возникает, если появляется баланс между его мощью и способностью общества контролировать эту мощь. Этот Левиафан может решать конфликты справедливо, предоставлять общественные услуги и экономические возможности, предотвращать доминирование и закладывать основания свободы. Если люди верят, что всегда смогут удержать под контролем своего Левиафана, то они доверяют ему, сотрудничают с ним и позволяют ему расти и увеличивать охват и полномочия.
Такой Левиафан способствует расцвету свободы, ломая различные клетки норм, которые до этого строго регулировали правила поведения в данном обществе. (…) Его определяющая характеристика — оковы, узда; он не доминирует над обществом (…); он неспособен игнорировать граждан или заткнуть им рот, когда они пытаются повлиять на принятие политических решений. Он не возвышается над обществом, но стоит вровень с ним».
В качестве образцового примера появления «Обузданного Левиафана», государства современного типа, Аджемоглу и Робинсон также пересказывают… историю доброй старой Англии: усиление роли и возможностей национального государства при Генрихе VII и Генрихе VIII, появление мелкопоместного дворянства джентри на фоне экспроприации и продажи церковных земель Генрихом VIII, обогащение торговцев и промышленников благодаря развитию международной торговли — осознание средним классом своей силы — и как итог та же самая Славная революция.
Бесконечный бег к успеху
А при чем тут британская монархия, спросите вы? Какую роль для развития общества может играть король, который царствует, но не правит, если уж его так или иначе отстранили от главного — распоряжения доходами и расходами общества?
Не все так просто, могли бы сказать авторы «Узкого коридора». Помните Красную королеву (в русском переводе — Черная королева) из «Алисы в Зазеркалье»? Да-да, ту самую, которая объясняла, что надо бежать изо всех сил и только так ты сможешь оставаться на месте.
Так вот, объясняют экономисты, подобно Красной королеве, государство и общество бегут наперегонки в «узком коридоре свободы», и благодаря этой гонке они одновременно уравновешивают и усиливают друг друга, чтобы не свернуть из этого коридора ни в сторону анархии, ни в сторону тирании.
В этой концепции свобода — не результат революции или договора, которого можно достичь в какой-то переломный момент, а процесс.
Можно сказать и иначе: состояние «гонки» общества и власти — это позитивная история, потому что оно заставляет обе стороны вырабатывать и соблюдать правила, которые позволяют им соревноваться друг с другом.
Пример Соединенного Королевства здесь особенно показателен, потому что власть монарха и власть премьера передается на основе «объективных критериев».
Как это работает? Почему принцесса Елизавета стала королевой Елизаветой Второй? Потому что она была дочерью короля. Почему принц Чарльз стал королем Карлом Третьим? Потому что он был сыном королевы. И все. Может быть, это не лучший критерий передачи власти, но, во всяком случае, он объективен. Первое лицо страны — не бог, не владыка и даже не герой — просто человек, которому повезло родиться в королевской семье.
Но это дает таком человеку важное преимущество — он может выбирать себе помощников и сотрудников, которые могут быть умнее, талантливее, образованнее, но не иметь шансов посягнуть на место монарха — просто потому, что им не повезло родиться в королевской семье.
Зато они смогут формировать корпус бюрократии — компетентной и неподкупной.
А как же быть с теми активными и сильными людьми, которых достаточно в любом обществе и которые не хотят оставаться на вторых позициях в тени монарха, а сами хотят принимать решения, определяющие судьбы страны? О, для таких есть политика. Иди в парламент, собирай сторонников, предлагай им свою программу — и число поданных за тебя голосов (измеримый, объективный критерий) даст тебе шанс быть премьером. И монарх тоже согласится с этим решением, потому что в данный момент ты победитель гонки в узком коридоре.
Фото: AP Photo / Kirsty Wigglesworth
Но твой оппонент в парламенте — это «оппозиция Его Величества», такой же системный игрок, ничем не хуже тебя, просто в данный момент он не собрал достаточного количества голосов избирателей. Проиграл тебе по объективному критерию.
А как быть, если ты хочешь оставаться премьером? Никаких проблем: выигрывай выборы, за честностью которых следят «оппозиция Его величества» и «бюрократия Его Величества». И да, у тебя есть возможность подбирать себе хороших помощников (даже более компетентных, чем ты), которые никогда не смогут знать твое место — они ведь не выигрывали выборы. Но премьер-министр — глава правительства, распоряжающийся бюджетом страны, но не глава государства и никогда не сможет им быть. Вот так договорились. Вот такие правила. Может быть, не лучшие. Но, как говорил сэр Уинстон Черчилль, демократия — худшая форма правления, не считая всех остальных.
Вот какую систему обеспечивает британская монархия, вот по какому коридору королева, ее предшественник и ее преемник ведут страну.
Они гарантируют соблюдение правил игры сильными, активными и властолюбивыми политиками, которые действительно принимают решения, определяющие курс государства. Но исполнять эти решения будет бюрократия, существование и работу которой легитимизирует монарх.
В этой логике деятельность британского монарха — это действительно сложная работа, и ее выполнение требует соблюдения целого комплекса правил, которые формируют то, что мы называем британской системой права.
А вот эта система представляет исключительное значение с точки зрения экономики. В отчете Economic value of English Law (2020), первом в истории исследовании об экономической ценности права Англии и Уэльса, говорится, что в 2019 году «английское право» использовалось в более чем 66 трлн евро в торговле деривативами, 11,6 трлн долларов в торговле металлами и 250 млрд фунтов стерлингов в глобальных сделках слияний и поглощений, а также при заключении страховых контрактов на 80 млрд фунтов стерлингов и морских контрактов на 15 млрд фунтов стерлингов.
Соблюдаемые всеми «правила игры» и стремление к максимальной объективности судейства — это те самые свойства общества, которые более всего устраивают бизнес.
И это только одна из ценностей «обузданного Левиафана» — государственной машины, которая настолько, насколько возможно, служит интересам общества, которое дает шанс всем. И монархия в такой машине — это один из механизмов, который позволяет ей двигаться быстрее. И оставаться устойчивой.
