Шесть томов истории религий, «Библиологический словарь», статьи, исследования, многогранная эссеистика, тысячи писем (отводил им один день в неделю) — все это плоды литературного творчества. Литература была частью его миссионерского призвания.

Что было главным для него: пастырское служение или литературная работа? «Я это не могу разделить», — ответил как-то о. Александр. С детства он почувствовал в себе творческое призвание. На 1947 год приходятся первые опыты в этой сфере. Тогда же Мень начал рисовать. Вспоминает: «Я хотел быть художником». Слитность рисунка и текста чувствовал как автор, стремящийся к предельной выразительности. Юношескую поэму «Осиада» проиллюстрировал своими уморительными рисунками.

«Я сжег десять тысяч машинописных страниц собственных, — говорит он. — Десять тысяч. Сжег. У меня есть такое сжигалище — «геенна» домашняя на улице, я там жгу. Вот написал книгу одну — я ее сжег через месяц после того, как уже написал всю. Сел и начал писать заново. Что касается того, что у меня было, то я не удовлетворен очень многим. Очень многим… И именно из-за этого мне пришлось две книги заново переписать от начала до конца, хотя они уже выходили большим тиражом».

Однажды у «сжигалища» — чугунной печки, стоящей во дворе, — оказался его прихожанин и попросил о. Алекандра отдать ему хотя бы часть черновиков. Выхватил, можно сказать, из огня. О. Алекандр сжигал их не конспирации ради, а из-за экономии жилого пространства в доме. Так и объяснил: «Или они меня, или я их». Ко мне тоже попала часть машинописи «Библиологического словаря». О. Алекандр попросил внести исправления в уже переплетенный том. Исправлений было мало, одно-два на несколько страниц.

Но если доработать текст, вышедший в самиздате, было несложно, то до книг, появлявшихся в тамиздате («Жизнь с Богом», Брюссель), дотянуться было невозможно. Некоторые выходили с массой ошибок, опечаток, что его, взыскательного автора, огорчало.

Писать было для него не просто потребностью, но привычкой. Ни дня без страницы. Хоть одну, вернувшись домой под вечер, выстучит на машинке, выудит из мутного потока жизни. Как-то в доме одного прихожанина собралась «малая группа» (часть общины, объединенная интересами или местом жительства), приехал и о. Александр. Зашла речь о писателях, о творчестве. Что это за феномен, что за процесс? Не вдаваясь в теорию, отец предложил «процесс» увидеть в действии и рассказал сказку о происхождении человека, которую сочинил тут же. Магнитофонная запись дает возможность проследить рождение произведения. Говорит не прерываясь, без напряжения, как будто читает готовый текст. Комические эпизоды о. Александр не выделяет интонацией, потому что в них комизма столько же, сколько и трагизма.

Героя сказки зовут Урод. Он отличается от соплеменников внешним видом и поведением. «Он был страшно безобразен: во-первых, у него была кожа светлее, во-вторых, она не была покрыта красивым, благородным мехом; и, кроме того, он был голый, длинный и достаточно нелепый. Таких вообще стоило изгонять из пещеры. Старый отец рода, седой Уг, когда Урод появился на свет, сказал: «Это выродок, его надо сбросить со скалы, он не может жить». Но мать его прорычала: «Я его не отдам, это мой первенец». У матери и отца рода характерные интонации. Их речь — краткие возгласы. Угрюмые, угловатые фигуры. Кроме того, Урод отличался от всех возмутительным миролюбием, за что и был изгнан. Отец зверей и людей послал ему, изгнаннику, девушку, похожую на него, которую раньше он видел во сне. И теперь, взявшись за руки, «они шли на Восток, куда-то вдаль… А мы были в них все. Потом о них сложили сказания и назвали их Адамом и Евой… Всё!» — подытожил автор свое недолгое повествование, как победивший олимпиец, разорвавший финишную ленточку.

У него не было профессиональных редакторов, консультантов, зато самому священнику редактором и рецензентом чужого творчества приходилось бывать не однажды. Остановлюсь на одном примере — на книге Марка Александровича Поповского «Жизнь и житие Воино-Ясенецкого, архиепископа и хирурга». Поповский писал ее под неотступным руководством о. Александра. Привозил к нему, в Семхоз, каждую главу. Труд Марка Поповского стал первым в своем роде документом в русской агиографической литературе.

Жития святых, собранные в классических Четьях-Минеях, писались по определенному канону. Они копировали традиционный, «канонический» тип святости, а не передавали личность святого. Малосодержательные исторически, они не являются документом. Анонимные авторы и не задавались этой целью. Георгий Федотов, специалист по древнерусской святости, считал, что Россия промолчала своих святых, что «безмолвная «Святая Русь» в своей оторванности от источников словесной культуры древности не сумела поведать нам о самом главном — о своем религиозном опыте».

Отличие жития Войно-Ясенецкого состоит именно в том, что в нем обстоятельно и впечатляюще дана панорама советской эпохи. Лука представлен в развитии, в динамике внутренних и внешних событий. Некоторые противоречия, свойственные ему, не разрушают цельности натуры. Марк Поповский открыл новое видение святого, понимание святости на том человеческом уровне, который ранее в России был непостижим. Это видение куда ближе подводит к Источнику святости — к Иисусу Христу, — чем каноническое житие.

Марк Поповский рассказывает: «Последние семь лет [моего] пребывания в России до выезда в эмиграцию прошли под сильным влиянием моего друга отца Александра Меня. Он знал, что я неверующий, из семьи неверующих, что полтора десятка моих книг, вышедших на родине, посвящены людям и проблемам биологической и медицинской науки и носят сугубо материалистический характер. Он не пытался меня в чем-то переубеждать, что-то мне проповедовать.

Я действительно стал как-то по-иному видеть и понимать поведение моего литературного героя. Он год от года становился для меня по-человечески понятнее, ближе… Где-то на третьем году работы я почувствовал, что вера владыки Луки — и моя вера».

О. Александр понимал, что настало время, когда церковь нуждается в новом языке для проповеди. Это прежде всего язык культуры. «В мире изменился культурный фон, язык надо искать другой», — сказал он. В то время «Жизнь и житие» вышла лишь во Франции и то с большим количеством исправлений и купюр. Автор, натерпевшийся от советской цензуры, вынужден был принять требования и цензуры зарубежной… Исправления в основном касались новейшей истории православия, которая виделась очень по-разному в Москве и в Париже. О. Александр не сомневался, что книга Марка Поповского в конце концов дойдет до русского читателя в своей первозданной полноте и советовал автору принять издержки промежуточного варианта: «Главное, чтобы до людей дошла правда о владыке. Ведь история его жизни может изменить и жизнь многих читателей».

Человек культуры, он уповал на культуру. В перестроечные годы о. Александр организовал общество «Культурное возрождение». Не духовное, заметим, а культурное. Общество было очень трудно учредить. Исполком терял документы, мотал по инстанциям. Под эгидой общества священник читал лекции, бóльшая часть которых была посвящена истории религий, философии, русской и мировой литературе. Он говорил, что классические отцы церкви обращали внимание неофитов на древнегреческую литературу, находя в ней, языческой, немало полезного для христианского мировоззрения. Эстетическое чувство облагораживает христианина. Чтобы он не походил на варваров-христиан, спаливших Александрийскую библиотеку, крушивших античную культуру, обрубая фаллосы и груди у мраморных изваяний.

О. Александр уповал на воцерковление через культуру. Это была его концепция особой миссии гуманитарно образованных слоев общества в деле «новой евангелизации» России. Будет ли у нашей страны еще один шанс вернуться в лоно христианской цивилизации? Попытка о. Александра оборвалась мученической кончиной ровно 32 года назад…