ИнтервьюКультура

Анатолий Белый: «Это бегство. Но от себя не убежишь»

Известный актер — о том, как и почему уехал из России и о надежде когда-нибудь в Россию вернуться

Анатолий Белый: «Это бегство. Но от себя не убежишь»
Анатолий Белый. Фото: Соцсети

Среди людей, приехавших поддержать Кирилла Серебренникова в Авиньон, был знаменитый актёр Анатолий Белый, 4 июля уехавший из России со словами: «Я ухожу. Не вернётся ничего. Всё кончено. Лгать ни к чему». 18 июля я позвонила ему в продолжение нашего разговора накануне отъезда, чтобы спросить про его впечатления и новые обстоятельства жизни.

— Как вы оказались в Авиньоне?

— Чистая случайность. Я разговаривал с Юлей Ауг, и она обронила: на днях лечу в Авиньон. Я спрашиваю: «А что там?» Она говорит: «Ну как? Последние показы Кирилла». Конечно, я знал, что Кирилл открывает Авиньонский фестиваль, был безумно за него счастлив, и когда Юля сказала, что едет туда, я не раздумывая взял билеты. Я уже вам говорил, что меня с Кириллом связывает многолетняя дружба. Мы вместе делали спектакли, я практически начал с ролей у Михаила Угарова и у Кирилла. Понимаете, я всегда чувствовал, что мы с Кириллом говорим на одном языке. Я его хорошо понимаю, чувствую, это было счастье с ним работать, у меня с ним был какой-то мощный человеческий контакт. Потом наши дороги разошлись, и это нормально, это жизнь, он сделал студию, свой театр. Кстати, приглашал меня к себе преподавать на курс, но я был занят и не пошёл, чтобы не халтурить. Несмотря на то что многие годы мы не работали вместе, дружеское к нему отношение у меня сохранилось.

Я очень его ценю как художника, как человека, и когда в России на него были гонения, я, когда мог, ходил на суды.

В общем, старался быть рядом, чтобы он чувствовал мою поддержку в том числе. И поскольку я человек импульсивный, меня прямо «смыло» в этот Авиньон.

Анатолий Белый. Фото из личного архива

Анатолий Белый. Фото из личного архива

— Как вам Авиньон, как спектакль Серебренникова?

— Кирилл дорос до мастера, мы все это прекрасно понимаем, но я убедился собственными глазами в том, что Кирилл стал мастером больших форм, который знает и умело использует все театральные средства, все языки театра. Он знает его вдоль и поперёк, любит его, и эта любовь просто сквозит в спектакле. В этой постановке он умело расставил акценты: здесь — пластика, здесь — свет, здесь на первый план выходит сценография, а вот здесь — актёр и только актёр, его крупный план.

Это очень здорово,

я насчитал в спектакле для себя много пластов, много тем. И конечно же, получил огромное впечатление от спектакля и был счастлив за Кирилла, просто счастлив. 

И потом мы с Юлей пришли в гримёрку, за кулисы к ребятам, обнялись и были безумно рады друг друга видеть.

— Вы бывали на Авиньонском фестивале раньше?

— В Авиньоне я был первый раз. Как любой актёр, со студенческой скамьи я знал, что это театральная Мекка, старейший, крупнейший, прославленный, легендарный театральный фестиваль, и, конечно, мечтал побывать там. И вот я осуществил свою мечту. Авиньон — дивный город, который в эти дни превращается в один огромный театр. Во время фестиваля смешиваются театр и жизнь. Это так великолепно, сильно, мощно, это ещё раз подтверждает то, что театр — он вечен, как сама жизнь. Все улицы заполнены музыкантами, артистами, просто весь мир — театр. Совершенно случайно я встретил в Авиньоне Дмитрия Крымова с его женой Инной и Марину Давыдову (главный редактор журнала «Театр»).

Марина Давыдова, Инна Крымова, Юлия Ауг, Дмитрий Крымов и Анатолий Белый в Авиньоне. Фото из личного архива

Марина Давыдова, Инна Крымова, Юлия Ауг, Дмитрий Крымов и Анатолий Белый в Авиньоне. Фото из личного архива

— Как это произошло?

— Очень смешно. Мы вышли с Юлей Ауг, Полиной Ауг, Филиппом Авдеевым с его подругой Катей из кафе и увидели итальянское мороженое. Мы купили мороженого, вышли, и я говорю Юле: «Ну куда мы теперь?..» — и просто натыкаюсь на Крымовых, чуть мороженым Диму не облил. Мы смотрим друг на друга, возникла такая потрясающая мхатовская пауза, настолько наполненная, что никакой режиссуры не нужно. И потом: «Этого не может быть, ребята, подождите, ущипните меня, что происходит?»

Вот такая встреча произошла, и мы вместе пошли на «Чёрного монаха». И вот тогда возникло ощущение: жизнь продолжается! 

О том, что он эмигрировал, Белый написал 15 июля на своей странице в Facebook (признан экстремистским и запрещён в РФ. — Ред.) через 10 дней после отъезда, а 29 июля мы с ним говорили о причинах этого решения.

— Когда вы решили уехать?

— 24 февраля мне стало совсем очевидным, что я не могу находиться в сложившейся здесь ситуации. До этого тоже были мысли о том, чтобы поработать в других странах, и я понимал, что в России ситуация усугубляется, накаляется, свобод все меньше и меньше, как ни крути. И политика власти в отношении своего народа — она, мягко говоря, оставляет желать лучшего. И вот всё это копилось-копилось, и после 24 февраля я понял, что это — последняя капля.

— Спектакль «Бег» по пьесе Михаила Булгакова, где вы играли генерала Хлудова, был поставлен в МХТ в 2019 году, а оказался удивительно актуален именно сегодня. Чем он созвучен сегодняшнему времени?

— Ну… всем. Гений Булгакова в том и заключается, что он, как Чехов, как Гоголь, как Толстой, нашёл какой-то ключ к пониманию русской души, русского человека. Ключ к пониманию России. Ведь спустя сто с лишним лет просто волосы встают дыбом от того, как всё повторяется. Булгаков рассказал о том, что происходит в России, как всегда происходило, и по-другому быть не может: одна власть не может нормально сменить другую, начинаются кровавые войны, происходят огромные тектонические сдвиги, массы людей покидают свои дома, бегут в неизвестность, в этот булгаковский знаменитый туман. И действительно, оглядываясь назад, видишь, что

все эти философские пароходы превратились в философские самолёты, философские машины, опять огромное количество людей бежит из России из-за того, что им здесь невозможно жить…

Я всё время думаю: это спираль или всё-таки «белка в колесе»? Ну, может быть, сегодня только машины на улице другие, телефоны другие и мы одеваемся по-другому. То есть что-то внешне изменилось, но по сути ничего не меняется — как было сто лет назад, так и сейчас.

Воля небольшой кучки людей, которые решили, что будет вот так, и делают так, как решили, тем самым калеча судьбы огромного количества людей.

Сцена из спектакля «Бег». Режиссер: Сергей Женовач

Сцена из спектакля «Бег». Режиссер: Сергей Женовач

— Несколько месяцев назад вы мне сказали: «Я больше не могу выходить на сцену, я как будто бы мёртвый…» Когда возникло это ощущение?

— Конечно же, 24 февраля 2022 года. Знаменательно, что по какой-то чёрной иронии именно в вечер этого дня я играл в «Беге». И знаете, когда это случилось, у меня просто руки опустились и возник один вопрос: «А зачем? Что я здесь делаю?».

Раз случилось непоправимое, то, что мы не смогли никаким образом предотвратить,

зачем я тогда вообще нужен со своими эмоциями, со своей сценой, с аплодисментами в конце спектакля, когда льётся кровь, страдают люди в огромном количестве?

И я договорился с руководством театра и сам себе сказал, что закончу свой юбилейный 20-й сезон. В этом году 20 лет, как я служу в Московском художественном театре. Так вот эту службу я закончу с честью, не покинув театр, не подставив никого, не сорвавшись с места, хотя желание было вот прямо 24 февраля взять билеты и улететь, чтобы не иметь отношения к этому кошмару.

Это бегство. Бегство, которое Булгаков описал в своём романе. Бегство от ситуации, но не от себя, от себя не убежишь.

— А дальше что?

— У меня глобальное разочарование. Разочарование в человеке, в котором зверь всё-таки побеждает, это факт, и мы никуда от этого не денемся. И как с этим жить, я пока не понимаю, и что с этим делать, что мне делать — не понимаю.

— Давайте вернёмся на несколько лет назад. Вы были одним из артистов, которые активно защищали Кирилла Серебренникова во время так называемого театрального дела. Артисты тогда показали, что такое цеховая солидарность. Почему вам это было важно?

— Первый мой спектакль с Кириллом — «Откровенные полароидные снимки» в филиале Московского театра имени Пушкина, это был 2000-й или 2001-й год, точно не скажу. Потом было ещё несколько спектаклей, я играл в одном из первых сериалов, снятых Кириллом. Но, думаю,

корни и причины того, почему я защищал Кирилла, надо искать в семье. Я видел, в каком страхе живут мои родители, мои бабушка с дедушкой. Бабушка с дедушкой прошли войну и так далее.

Родители говорили мне: «Не говори, что ты еврей, не высовывайся, не надо, пройди мимо». И вот это… простите за слово, меня так бесило, настолько во мне сидело…

Юлия Ауг, Кирилл Серебренников и Анатолий Белый в Авиньоне. Фото из личного архива

Юлия Ауг, Кирилл Серебренников и Анатолий Белый в Авиньоне. Фото из личного архива

И в 16 лет я уехал из дома, чтобы начать самостоятельную жизнь и самому формироваться как личность. Вот этот генетический страх — он мне претил всегда, и сейчас, когда начинается прессинг, когда с моими близкими, друзьями, с моей страной происходят несправедливые вещи, это во мне вызывает протест, бурю, и я не могу молчать.

— Вы уезжаете в другую страну, сжигаете мосты. Объясните мне, как артист может жить и работать за границей? Во-первых, артист привязан к языку. Во-вторых, театр — это коллектив, в театре должны быть единомышленники, люди одного профессионального уровня… Как вы сможете в другой стране собрать артистов вашего уровня и найти единомышленников?

— Честно скажу, не знаю. Но есть надежда, потому что сейчас большой пласт людей уезжает из страны. Уезжают талантливые люди разных профессий, из которых можно было бы собрать вот этот самый коллектив.

Я вам честно признаюсь, что мне уже давно хотелось что-то изменить. 20 лет служения МХТ, главному театру страны, — это прекрасно, престижно, главные роли и так далее. Со стороны может показаться — господи, ну просто человек достиг всего! Чего ещё хотеть? Наверное, со стороны — да, это так. Но внутри, как актёр, художник, назовём всё равно как, я понимаю, что я нахожусь в какой-то стагнации: вхожу в одну и ту же воду, делаю примерно то же самое, в кино ещё более клишированное использование.

Я не достиг в кино того, чего хотел бы, виню и себя в этом, может, мало работал. Ну не случилось больших прорывов. В театре было поразнообразнее, конечно… Поэтому я давно хотел вырваться во что-то другое.

— В режиссуру?

— Может быть. Может быть… Но сейчас… да простит меня театр, я не держусь за актёрство, я сейчас… опять же, в свете того, что происходит в мире, я готов учить детей, поделиться тем багажом, который у меня есть, — и в сценической речи, и в мастерстве, и во владении телом, в раскрепощении, в развитии творческой личности. Других профессий у меня нет, я не могу лечить людей, например.

— Если не получится создать новый театр там, где вы будете жить, что вы будете делать? Пойдёте в таксисты, как русские эмигранты сто лет назад?

— Сейчас мир настолько изменился, что я чувствую себя с этим своим артистизмом каким-то лишним, каким-то ненужным. У меня срывается с языка: «Ну, до этого не дойдёт». До чего «до этого»? Таксист? Ну, таксист.

Я хочу делать то, что сейчас нужно, скажем так, я внутри прислушиваюсь к себе. Может быть, поехать восстанавливать Киев, делать там что-то, строить, возить тележки с кирпичами, да всё что угодно,

ну правда, я сейчас не лукавлю, вот, правда, не лукавлю.

— Сейчас существует этакое разделение: на уехавших и оставшихся. Даже уважаемый шахматист Гарри Каспаров (признан иноагентом в РФ. — Ред.) говорит, мол, те, кто остались в России, — соучастники нехорошей политики. Как вы относитесь к этому разделению?

— Вы знаете, самое неправильное, что может произойти с человеком, —судить: ты остался, я уехал. Это обратная сторона того, что происходит в России. Ну сколько можно делить на своих и ненаших? Это деление приводит опять же к ослаблению. Это в корне неверно.

— Когда 28 июня я смотрела «Бег», то обратила внимание: в последней сцене, когда вы — генерал Хлудов — уходите, чтобы застрелиться, вы говорите: «Я ухожу. Не вернётся ничего. Всё кончено. Лгать ни к чему. Ну так унесу я с собой всё это». В пьесе Булгакова этих слов нет. Это вы сами придумали?

— Да, это я сказал от себя. Позволил себе. Под занавес. Думаю, Михаил Афанасьевич простит…

— Вы улетели из Авиньона, и что дальше?

— Буду говорить о профессии: в Израиле я почувствовал спрос, за это короткое время у меня возникло три театральных предложения. Я очень… избирательно, что ли, осторожно подхожу ко всему. Израиль — страна специфическая, маленькая, русскоговорящего театра здесь нет. Театр «Гешер» сейчас играет все спектакли на иврите. Русскоязычная публика есть, её много, но нужно умело пользоваться собой. Нужно хорошо подумать, как собой распорядиться, как не впасть в какие-то крайности, потому что здесь очень разные настроения. В разговоре с Димой Крымовым возникла замечательная метафора: «Главное, не превратиться в собак, которые перелезли через забор и гавкают», — потрясающий образ.

Так вот,

самое главное нам здесь — не превратиться в этих людей, которые начинают хаять Россию, разделять русских на хороших и плохих.

Сцена из спектакля Кирилла Серебренникова «Черный монах» Фото: Christophe Raynaud de Lage / Festival d'Avignon

Сцена из спектакля Кирилла Серебренникова «Черный монах» Фото: Christophe Raynaud de Lage / Festival d'Avignon

Надо крепко подумать о материале, о людях. Это непросто, это долгий процесс, чтобы найти, что и с кем делать дальше, как, о чём говорить со сцены. Конечно же, здесь ты просыпаешься, и — волны апатии: да, ты вырвался, но ничего же не закончилось, и надо что-то делать — что делать?

Что мне делать? Руки опускаются, но вот эта поездка в Авиньон меня очень вдохновила, окрылила, я понял, что надо делать. И «сражаться, своим оружием, словом…».

— Раньше вы говорили о разочаровании в человечестве, не просто в России или в людях, которые совершают страшные вещи, вы были разочарованы вообще в человечестве, а сейчас…

— Вы знаете, это осталось, это никуда не ушло. Но, наверное, главный итог этого трёхнедельного житья здесь, в Израиле, — ощущение того, что нужно обязательно что-то делать.

— Понимаю, что артисты — люди суеверные и никогда не раскрывают своих планов. Но теперь вы — человек мира, как и другие уехавшие артисты. Возможно ли вам объединиться?

— Конечно, хоть это громкие слова, но они к месту, искусство — оно объединяет, оно призвано объединять. Говорить правду и объединять. Кирилл Серебренников, кстати, это тонко, чётко чувствует, у него в «Чёрном монахе» актёры говорят на трёх языках, меняя языки в течение сцен. То есть один актёр начинает говорить на русском, продолжает на английском, или, наоборот, начинает на немецком, потом говорит: «Ну как же ты не понимаешь?» — на русском. И это так здорово…

Это тот самый момент, когда понимаешь, что языки — не главное. Мы — люди мира, и нам всем необходимо быть вместе.

— Простите за типичный журналистский вопрос: а в Россию вы когда вернётесь? Или вы не загадываете вперёд, у вас есть только сегодня и сейчас?

— У меня есть сегодня и сейчас, и… Если же задуматься, скажу так: мне бы очень хотелось, чтобы в своей жизни я смог в Россию вернуться.

shareprint
Добавьте в Конструктор подписки, приготовленные Редакцией, или свои любимые источники: сайты, телеграм- и youtube-каналы. Залогиньтесь, чтобы не терять свои подписки на разных устройствах
arrow