«Человек хочет согласия, но природа лучше знает, что для его рода хорошо; и она хочет раздора».
И. Кант
Иллюстрация: «Иллюстрация: Серафим Романов, специально для «Свободного пространства»НО»
В прежние времена часто помогало: приходит уныние и беспросветность, а ты открываешь много раз читанную русскую классику, три-четыре дня погружения в мир человеческих несчастий на фоне старых дворянских усадеб или петербургских трущоб — и вот уже заметно легчает. Великая сила эмпатии делает своё дело, и ты понимаешь, что не так уж и одинок в своём отвращении к земному уделу, а беспросветность — это вообще естественное, нормативное состояние русского бытия.
Однако теперь по-другому. Все тёмные вещи относительно мирного и рефлексирующего XIX века явно недотягивают до того, что обнаружилось в наши времена.
Русская классика больше не сработает как терапия — здесь нужно средство покрепче, лекарство порадикальнее.
Очевидно, не обойтись без философии. Такой философии, идеи которой работают вне эпохи, вне времени.
Некоторые мысли Иммануила Канта — отлично подходящий нашему случаю вариант.
Иммануил Кант
Мы не встретим у Канта никакого дешёвого оптимизма, который давно уже вызывает у думающего человека тошноту. Природа не ставила своей целью сделать нас счастливыми. Она в принципе плохо бы распорядилась, если б установила счастье целью человеческой жизни, потому что низшие в нравственном отношении существа, как правило, много счастливее нравственно одарённых, сострадательных людей.
Ожидать от человеческого рода торжества высоких мотивов — занятие довольно бесполезное.
Да и в целом попытки обнаружить в нашем мире какую-то разумную цель, скорее всего, приведут нас к мысли, что на такую цель можно надеяться только в «ином мире».
Однако, избавив себя от пустых ожиданий, мы подходим лишь к началу настоящей интриги человеческого бытия. А состоит эта интрига в том, что разумность, сострадательность, нравственная тонкость души — всё это вовсе не исключается в силу того, что по факту встречается крайне редко. Напротив, самые редкие, неустойчивые и невозможные вещи и есть ведущая и тайная цель природы.
То, что является расхожим и очевидным, природе неинтересно. Она делает ставку на исключения.
Человек же есть её главная ставка, её фантастический проект. И пока мы об этой своей проективности помним, есть надежда. Иммануил Кант называет эту надежду трансцендентальными основаниями.
Но какой силой возможно осуществление столь фантастического проекта при столь неблагоприятных условиях, если только не силой прямого вмешательства некоего высшего разумного начала? Как мы знаем, такое вмешательство уже когда-то произошло в истории, и оно не особенно исправило мир.
Алексей Душутин / «Новая газета»
Кант говорит о силе «человеческой неуживчивости».
Да, люди от природы есть существа, совершенно не склонные соглашаться с себе подобными. Потому наша история — это поле постоянной войны и нетерпимости. Но ровно та же неуживчивость подвигает людей принципиально не соглашаться с таким плачевным положением дел, с бессмысленным и беспощадным самоутверждением враждующих особей. Парадоксальная сила неуживчивости в том, что она направлена на саму себя. Это самоотрицающая сила. Результатом же мы наблюдаем, как из первичного хаоса взаимного насилия происходит непоследовательное, с перебоями, но всё же рождение цивилизации. А из цивилизации — всё с теми же родовыми муками — появляется и гуманность.
«Вся культура и искусство, украшающие человечество, самое лучшее общественное устройство — всё это плоды неуживчивости, которая, в силу собственной природы, сама заставляет дисциплинировать себя и тем самым, посредством вынужденного искусства, — полностью развить природные задатки».
Каким же может быть будущий гражданский мир, если человек всё-таки не забудет о своих «трансцендентальных основаниях» и не захочет уживаться с собственным беспросветным унынием, — об этом уже читайте в первоисточнике.
