Несостоявшийся погром

«Министерство внутренних дел СССР произвело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и других действиях в отношении активных деятелей Советского государства. В результате проверки установлено, что привлеченные по этому делу профессор Вовси М.С., профессор Виноградов В.Н., профессор Коган М.Б., профессор Коган Б.Б., профессор Егоров П.И., профессор Фельдман А.И., профессор Этингер Я.Г., профессор Василенко В.X., профессор Гринштейн А.М., профессор Зеленин В.Ф., профессор Преображенский Б.С., профессор Попова Н.А., профессор Закусов В.В., профессор Шершевский Н.А., врач Майоров Г.И. были арестованы бывшим Министерством государственной безопасности СССР неоправданно без каких-либо законных оснований. Проверка показала, что обвинения, выдвинутые против перечисленных лиц, являются ложными, а документальные данные, на которые опирались работники следствия, несостоятельными. Установлено, что показания арестованных, якобы подтверждающие выдвинутые против них обвинения, получены работниками следственной части бывшего Министерства государственной безопасности путем применения недопустимых и строжайше запрещенных советскими законами приемов следствия. На основании заключения следственной комиссии, специально выдвинутой Министерством внутренних дел СССР для проверки этого дела, арестованные <…> полностью реабилитированы в предъявленных им обвинениях во вредительской, террористической и шпионской деятельности и <…> из-под стражи освобождены. Лица, виновные в неправильном ведении следствия, арестованы и привлечены к уголовной ответственности».

«Дело врачей-вредителей» — сфабрикованное советскими властями уголовное дело против группы видных советских медиков, обвиняемых в заговоре и убийстве ряда советских лидеров. В тексте официального сообщения в январе 1953 года было объявлено, что «большинство участников террористической группы были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах».

Начиная с 1952 года «дело врачей» разрабатывалось органами МГБ под руководством подполковника М.Д. Рюмина, написавшего в 1951 году донос Сталину о «сионистском заговоре» в органах госбезопасности. 29 октября 1952 года вождю доложили, что специалисты-медики подтвердили факт преступного лечения кремлевских руководителей. Сталин немедленно дал санкцию на арест главных «заговорщиков». Тогда же он дал указание применять к арестованным врачам меры физического воздействия (то есть пытки).

После смерти Сталина в начале марта 1953 года дело закрыли. 3 апреля все арестованные были освобождены, восстановлены на работе и полностью реабилитированы.

«…Последние час или два человек просто медленно задыхался. Агония была страшной. Она душила его у всех на глазах. В какой-то момент — не знаю, так ли на самом деле, но так казалось — очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью… Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут — это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть — тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно, к кому и к чему он относился… В следующий момент душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела…»

Вопрос. Вы, Рапопорт, арестованы как еврейский буржуазный националист, враг народа. Показывайте о Ваших преступлениях.

Ответ. Никаких преступлений я не совершал.

Вопрос. Лживое лицемерное заявление.

Ответ. Никакого лицемерия нет.

Вопрос. Не увиливайте и рассказывайте о Ваших гнусных действиях.

Ответ. Никаких гнусных действий я не совершал.

Вопрос. Вам, Рапопорт, не уйти от ответственности за ваши преступления.

Ответ. Никаких преступлений я не совершал…

«Спустя некоторое время дверь раскрылась, и меня повели в комнату, где сидел военный в чине интендантского полковника, вернувший мне пакет с облигациями займов и ордена, изъятые при обыске. Из возвращенных мне орденов я тут же прикрепил к пиджаку орден Ленина. Мне казалось, что, увидев его на мне, жена сразу поверит в мою свободу, как наглядный ее символ, прежде чем прочтет реабилитационную справку. Так, украшенный орденом Ленина, с остальными орденами в кармане, я снова отправился в бокс. Вероятно, за все время существования этого бокса он впервые принимал узника, на груди которого красовался орден Ленина (ордена обычно немедленно изымаются при аресте)».

«Ссылаясь на недомогание, я сказал, что поскольку меня исключили в мое отсутствие, то и восстанавливать могут без меня. Однако здесь почему-то надо было соблюдать ритуальную чистоту, и меня настойчиво просили прибыть на это специальное собрание с единственным пунктом его повестки — восстановление меня в партии. Пришлось пойти навстречу, и я приехал.

Я почувствовал себя во враждебном окружении, точно я что-то у этих людей украл, чего-то важного их лишил, чем-то жестоко обидел. Выражение лиц коммунистов (большей частью женского пола) было таким, точно они присутствуют на похоронах, а не на возврате к жизни невинно пострадавшего партийного товарища. Секретарь партийной организации с ужасом на лице сообщила мне (конфиденциально) о циркулирующих в институте моих высказываниях. Мне приписываются (не без основания) слова, что только смерть Сталина освободила меня и других из тюрьмы и возможной позорной казни. Она была потрясена такими мыслями и опасностью их высказывания. Так силен был сталинский дух в атмосфере, которой много лет дышали эти товарищи и освободить от которого свой, насквозь пропитанный им организм они безболезненно не могли. Секретарь партийной организации доложила, что имеется только один вопрос — восстановление меня в партии ввиду моей полной реабилитации и восстановления на работе, и предложила голосовать за предложение. Все без исключения подняли руки «за»…

«…После вызова тов. Абакумовым арестованного Этингера для него установили более суровый режим, и он был переведен в Лефортовскую тюрьму в самую холодную и сырую камеру. Этингер имел преклонный возраст — 64 года, и у него начались приступы грудной жабы, о чем 20 января 1951 года в следственную часть поступил официальный врачебный документ, в котором указывалось, что «в дальнейшем каждый следующий приступ грудной жабы может привести к неблагоприятному исходу».

Учитывая это обстоятельство, я несколько раз ставил вопрос перед руководством следственной части о том, чтобы мне разрешили по-настоящему включиться в дальнейшие допросы арестованного Этингера, но мне в этом отказывалось. Кончилось все это тем, что в первых числах марта Этингер внезапно умер, и его террористическая деятельность осталась нерасследованной…»

«Вопрос. Вы давали лично указание о том, чтобы содержать его в особых, опасных для жизни Этингера условиях?

Ответ. В каких особых?

Вопрос. В более жестких, чем всех остальных.

Ответ. Ничего здесь особенного нет, потому что это враг. Мы можем и бить арестованных, но в Лефортовской тюрьме никаких других условий не было.

Вопрос. Этингера поместили в сырую камеру?

Ответ. Таких камер нет. У нас Лефортовская тюрьма — обычная тюрьма.

Вопрос. Врачи предупреждали Вас, что Этингер находится в тяжелом состоянии, что с ним было, как Вы сами сказали, более 20 сердечных припадков? Для того чтобы разоблачить террористическую деятельность Этингера, надо было принять меры к поддержанию его здоровья?

Ответ. Это очень часто бывает, когда арестованного побьют, то у него миллион болезней открывается. Что же, всех арестованных в больницу везти?..»

«Я хочу дополнительно сказать о том, что каких-либо случаев неправильного применения мер физического воздействия к арестованным в следственной части по особо важным делам не было. Наоборот, в ЦК ВКП(б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к арестованным — шпионам и другим преступникам, когда это нужно. Имея это указание и пользуясь этим правом, в органах МГБ СССР и в следственной части по особо важным делам я и мой первый заместитель Огольцов давали санкцию на применение мер физического воздействия к арестованным — шпионам, террористам и другим преступникам. Делали это разумно и давали санкцию, когда это требовалось».

«У меня еще в 1950 году возникало подозрение в отношении того, что Абакумов не с большой охотой дает санкции на арест еврейских националистов. Одной из причин этого я видел в том, что ближайшим другом Абакумова является лицо еврейской национальности. Многим старым чекистам, в том числе мне, известно, что Абакумова часто можно было видеть в театрах (особенно в МХАТе) и на улице с мужчиной ниже среднего роста, в возрасте старше Абакумова лет на семь, с ярко выраженной еврейской физиономией, которого называли другом Абакумова, иногда приходившим к нему в кабинет. К сожалению, фамилии и имени этого лица я не знаю, поскольку он не работает у нас в министерстве, но его должны знать лица из ближайшего окружения Абакумова.

Следует также указать, что Абакумов оставил в министерстве на руководящей или ответственной работе лиц еврейской национальности, как, например, Райхмана Леонида Федоровича — зам. нач. 2-го Главного управления, Шлюгера (имеет несколько имен) — зам. нач. отдела, Павловского — зам. нач. отдела, которых у нас в коллективе 2-го Главного управления не любят и знают как больших лентяев, работающих только «на показ» для большого начальства».

«В квартире и на даче Абакумова обнаружено:

1. Шерстяных тканей — 483 метра, шелковых тканей — 1265 метров, а всего мануфактуры — 1883 метра. По приблизительной оценке, эта мануфактура стоит более 300 000 рублей.

2. Обуви — 85 пар. Кож хромовых — до 30 штук.

3. Костюмов мужских штатских — 18, галстуков — свыше 70, подтяжек — 27, брючных поясов — 59, мужских носков — свыше 170 пар.

4. Иностранных радиол и радиоприемников — 10, телевизоров — 2, роялей — 2, аккордеонов — 4.

5. Большое количество фарфоровой и хрустальной посуды. 15 фарфоровых и хрустальных сервизов, в том числе тарелок до 500 штук, бокалов и рюмок — до 300 штук.

6. Часов ручных и карманных импортных — 23, в том числе золотых — 9.

7. Импортных духов и одеколона, преимущественно французских — 65 флаконов, чулок высококачественных импортных — 122 пары, пуговиц иностранных — около 7000 штук, в том числе перламутровых — 4600, полотенец махровых — более 100 шт.

8. Шоколада заграничного — 25 килограммов.

9. Ковров — 39.

10. Холодильников импортных — 6.

11. Свыше ста двадцати больших и малых высокохудожественных иностранных ваз и статуэток, некоторые из них в натуральную величину (собака, обезьяна, индюк и др.).

Ориентировочно общая стоимость описанного имущества Абакумова составляет около миллиона рублей».

«В каком бы я положении ни находился, я был и остаюсь преданным человеком товарищу Сталину и очень привязан к нему. Я был счастлив тем, что на протяжении десяти лет непосредственно от товарища Сталина получал указания по работе, эти указания очень твердо и крепко проводил в жизнь. Я был счастлив тем, что из этих 10 лет — 5 лет я, будучи начальником военной контрразведки и подчиняясь товарищу Сталину, был прямым очевидцем его величайшей ведущей роли, как полководца в войне, и под его руководством произошла победа наших войск. Я говорю это потому, что за это время такие выродки, как маршал Жуков, маршал Воронов, которые не прочь были себе приписывать, что они якобы чуть ли не спасли нашу страну; я должен прямо сказать, что товарищ Сталин спас нашу страну, спас наш народ в той тяжелой войне, которая была, и дал нашему народу возможность и дальше цветуще развивать нашу страну».